МЕД И ЖЕЛЕЗО: истории из Донбасса

При температуре за тысячу градусов в раскаленных доменных печах железо начинает изменять свое состояние — оно имеет горячий желтый цвет, становится жидкостью и медленно течет, напоминая мед. Железо и мед — две разные субстанции, два мира, которые параллельно существуют на Донбассе. Именно здесь на востоке, где царит война и ежедневно слышно о смерти, производят наибольшее в Украине количество меда и железа. Эти две субстанции текут на Донбассе как две желтые реки, живут по своим законам, совершенно не похожи друг на друга, но которые иногда пересекаются …

 — Мне невестка недавно литровую банку меда принесла … Я ей говорю: «Оксана, шо ты мне такое принесла? Мне литровая банка на неделю- полторы …»  А она меня спрашивает: «Та куды вы тот мед диваете? »… А куды я его диваю? … Я его даже не наливаю… а так, с банки — буль и водичкой запила … и на ночь тоже — с банки буль — и водичкой запила … может, потому и держит меня так долго… – рассказывает мне на кухне в компании своих подруг восьмидесятидвухлетняя Светлана Григорьевна. «Вот как дедушка мой был, то и мед был … а как дедушки нет, то и ничего нет …», — вздыхает Света, как ее называют подруги … Когда она говорит за «дедушку», ее выцветшие, печальные глаза становятся влажными, а подбородок начинает дрожать…

— Ну перестань! Кому сказала! Счас как дам тебе — гневно замахивается на Свету своей костлявой рукой ее восьмидесятишестилетняя соседка Нина Павловна … Широкие ноздри Павловны становятся еще шире, ее щеки бросает в румянец, рука собрана в крепкий кулак и такое впечатление, что Павловна не шутит — еще немного и действительно ударит. Света своей подруги явно опасается, сразу перестает хлюпать носом и покорно говорит: «Всьо… Всьо… не буду… поняла…». Сама Нина еще после войны приехала на Донбасс из Курска, где работала, как она говорит, на «дрожжевом комбинате»… Пару лет назад овдовела, дочь уехала на заработки в Италию, где встретила мужчину по имени Максимильян… настоящий итальянец … «Теперь вот живьот и по-итальянскому говорит так, как мы с вами на кухне по-нашему разговариваем… »- гордо рассказывает Павловна. По случаю гостей Павловна одета в «праздничную» пеструю блузку, на шее ожерелье из пожелтевшего жемчуга, на губах яркая красная помада … Духи Нины Павловны, сегодня вытянутые откуда-то из глубин старого шкафа, сильно пахнут мне Советским Союзом, они немного резки — как характер этой женщины …

— Вы кушайте, кушайте, а не стисняйтесь — уже совсем ласково говорит мне Павловна и толкает ко мне тарелку с нарезанной колбасой. Я покорно слушаюсь «Нинку», беру кусок колбасы, который сразу запиваю сладкой водой …

— У нас теперь хлеб никуда не годится… — говорит Света — дать вам хлеба? А? … Вот возьми себе там … в кастрюле…

— Да что ты его спрашиваешь? Ты не спрашивай, ты на стол ставь! — командует Павловна, как будто она не на чужой, а на своей собственной кухне … — А вы кушайте, кушайте, а не стисняйтесь! — снова с улыбкой обращается ко мне Нина Павловна и еще ближе сует мне тарелку с колбасой.

К этим женщинам в квартиру на первом этаже старого и потрескавшегося дома, где в темном коридоре пахнет старостью, котами и борщом, где живет всего восемь женщин, которым восемьдесят, и только один молодой мужчина — семидесятилетний Валерка, нас привела наша знакомая Вера Серафимовна. Полгода назад мы познакомились с ней в приюте для переселенцев из оккупированного дэнээровцами Донбасса … Эта большая женщина, которой уже за семьдесят, держа в руках несколько пакетов с самым необходимым, не выдержав постоянных обстрелов, сама приехала из Горловки. Уже на автовокзале в Краматорске ее в полусознательном состоянии отвезли в реанимацию с инфарктом… За полгода мытарств по государственным больницам, абсолютно одна, без дома и родных, Вера не потеряла веру в людей, любовь и саму себя … «Все будет хорошо …» — часто говорит она, и эта фраза рождается у нее не на губах, а где-то глубоко внутри ее большого тела, где-то у ее больного сердца … Когда Вера Серафимовна выходит во двор, то не просто идет, а медленно плывет по улице как большой пароход … Вера всегда знает, к какой она идет цели, как опытный моряк, уверенно руководит кораблем на свет маяка в ночи… Пройдя несколько шагов, Вера останавливается, чтобы отдышаться… «счас … минутку…», и ты долго стоишь в эти моменты вместе с ней, ждешь и смотришь на ее лицо, когда она закрывает глаза и хватает ртом воздух … тебе вдруг становится не по себе …

— Ты расскажи им, расскажи… все как было… — тычет в сторону Веры Серафимовны Светка … — как ты подружкой нашой стала … Ну, не хочешь рассказывать, то я и сама расскажу… так вот… слушай… сидели вот мы на улице возле нашего стола… нас человек пять было, да …

— Но я не была, — поправляет Светку Павловна.

— Да и ты там была! … Ты шо, забыла? … Так вот … а тут Вера идет …  останавливается возле нашего стола и говорит: «Кто мне даст две-три штуки картошин?»… Все молчат… как воды в рот набрали… боятся… А здесь я говорю: я дам штук пять и десять дам. Говорю ей: иди бери… И все. И на том канец … Теперь моя подруга… Всьо время теперь ко мне ходит … Мы теперь уместе завтрикаем … а как не придет завтрикать, то мне чего-то плохо …

Все три женщины замолкают и смотрят в окно, в котором словно призрак проходит какая-то женщина, закутанная в старую черную кофту.

— Ты слышала — говорит Григорьевне Света, — Нинкин муж умер, вчера в пять часов…

— Какой исчо Нинки? — нервно спрашивает Павловна.

— Ну, Нинки! той, шо дворничиха была …

— Ааа … отмучилась бедная …

— А мой не мучился … на ногах умер …

 — А, ну молчать! Сказала же тебе молчать! а то как сичас тебя … А вы кушайте, кушайте…

Я стараюсь отодвинуть миску с колбасой чуть дальше от себя и спрашиваю Григорьевну, которая тем временем снова шмыгает носом, о дедушке…

— А он кем работал?

— Сварщчиком … знаешь кто такой сварщчик? Так… а пенсию такую ​​получал, как я… У нас шо сварщчик, шо литейщик — всьо равно … Я всю жизнь в литейном цехе… тридцать год проработала … и пенсию 1400 рублей получила … это шо? — Света протягивает ко мне пустую руку и выдерживает долгую театральную паузу.

— Вы когда научитесь дипломатии? А? — спрашивает Светку Вера Серафимовна — сколько ни учи вас, всьо равно… не понимаете… они же журналисты… они же пенсию не дают …

— Да кака там дипломатия? — не понимает Света — они спрашивают, а я говорю … 34 года в литейном … И вот пенсия 1400 рублей … и у дедушки така ж была …

— А что такое литейный цех? — наивно спрашиваю я …

Света смотрит не меня как на идиота, не понимая, как можно всю жизнь прожить и не знать, что такое литейный цех.

— Ты знаешь, что такое лопата?.. Так… Лопата вот такая! — Света растопыривает руки и показывает, какая лопата — и черенок вот такой!.. И бросаешь той лопатой песок … землю … и усе подальше!

— Куда бросаешь? — не понимаю я.

— А оно там таке было крутится, а ты туда бросаешь… и элеватор там такой… на четыре этажа… и все вверх униз, вверх униз идет … и кидать той лопатой надо две, а то и три тонны песка … А как забьется тот элеватор, то чистит надо две тонны … вот и надо кидать песок туда, в элеватор, шоб лента тянула … Там даже два человека погибли в нас… лентой затянуло в барабан… девку и мужика… ага… вот… а я вот жива… — с удивлением и какой-то гордостью и блеском в глазах говорит Света.

— Сначала тонны две песка, а то и три надо перекинуть… А потом белуга идет … Ты знаешь, что такое белуга? Так мел … мел… состав делается. И потом тоже лопатами кидать … элеватор идет, лента идет… надо кидать …

— А песок зачем?

— Как для чего? … Шоб каструля была, надо форму сделать … а значит песок надо…

— Вы кушайте, хватит спрашивать … уже всю автобиографию выпытали… колбасу берите, конхетку… — снова сует мне миску Павловна.

— Они здесь забитые этой системой … понимаете? — вздыхает и объясняет мне Вера Серафимовна — …совсем забитые…

 — А что мы виделие у жизне? — уже разошлась Света, — тот литейной цех? И всьо, и больше ничего! Уже моих подруг давно нет, умерли все. Умерли, а я все еще жива …

— Ну и ладно. Жива значит жива. А смерть пришла, меня дома не нашла, я в соседушки была, горьку водочку пила… — смеется Павловна … — Да вы кушайте, кушайте…

Павловна снова сует мне колбасу и «конхетку».

— Я в литейный цех пошла как мне 15 год было … дома есть нема шо … пришла на работу на завод… в оддел кадров… а мне там говорят, и куда тебя на работу? Тебя в детский сад есчо надо… спасибо одной женщине… она говорит «да принимай ты ее в литейный, принимай»  – спасибо ей… Она тому начальнику говорит «да хочет работать, пусть работает». И с тех пор. с 51 года, всьо время там. Потом дедушка хотел перевести меня на другую работу, и я вроде хотела идти, а там зарплата 80 рублей, а у меня в литейном двести … Куда я пойду? Хорошо, что не пошла… Спасибо, шо заявление начальник не отдал… Я на одном месте. Литейный цех — это моя радость была. Дедушка случайно зайдет, говорит: «фу… как вы здесь работаете?»… А я ему говорю, у тебя зарплата девяносто пять рублей, а у меня 250! Так я шо, на легшую зарплату могу пойти? Такие деньги упускать… и на пенсию ушел дедушка после того как еще елехтриком проработал… Хороший завод был КЗТС… А теперь нет … разобрали по железкам усе …

— А я, как молодая была… на работу надо на шесть утра идти… Нас пять девушек в комнате было, так я под одеялом плачу… я малая была, мне спать хотелось…. Надо же было вставать рано… умываться, привести свою моцию… От молодая была плакала, и теперь, как старая, плачу….

— Берите кушайте, кушайте… — сует мне колбасу Павловна.

— Да, детки, вот так и живем. Бедно … — вздыхает Света …

— Да ничего. Живем нормально. Вы кушайте, кушайте …

— Все будет хорошо … — по-капитански заключает Серафимовна. – Пока Вера с нами, то хорошо ….

Две женщины замолкают и с какой-то надеждой смотрят на Веру Серафимовну. На этот большой пароход надежды и веры, который упорно не хочет идти на дно…

— С Веркой, канешно, легче … — говорит Света и с нежностью смотрит на Веру … – Вот подружка прийдет .. мы вместе позавтрикаем … Или на уличку выйдем … и за стол … И день рожденья праздновали ее.

— И как? — спрашиваю.

— Ну как … Принесла арбуз здоровый, дыню …

— Хорошая она — дополняет Павловна — Сердце у нее — душа … душа у нее … понимаешь? …

— Канешно, лучше … — поддакивает Света и смотрит на Серафимовну. — Мы все с нима познакомились… Ее внучку и зятя видели… Они даже с Донецка приехали… Приходили, как мы за столом сидели… Хорошая девочка… Видно сразу по человеку, шо он хороший … а вот хлеб у вас не очень важный… не очень…

— Та ну, хароший у нас хлеб… Вы есть еще голодовку не помните… — возражает Серафимовна.

— Ты кушай кушай … не стисняйся. Как накушаешься, то можешь стиснятися … Света, шо ты сидишь как дура, налаживай им, налаживай … не стисняйся … кушай, кушай …

— А у вас там нет таких алкашей как у нас? — спрашивает Света — шо, тоже есть? Да?.. У меня дедушка тоже бывало выпивав, но чтоб алкоголик, то нет …

— Вы кушайте, кушайте… Света, ну открывай уже те конхеты… Открывай ….

— Как деда нет, так ничего не хочу … и конхеты не хочу …

— Тебе деда надо найти…

— Мне чужого не надо…

— Сколько же плакать надо?

— У вас давно нету, а у меня счас …

— А я сына похоронила… в 47 лет … знаете как ето?.. — вздыхает Серафимовна.

— Что "да" — то "да". И я ей говорю, хватит плакать. Все. Все.

— Самое главное, шо литейной вспомнили, лопаты… Как на пенсию пошла, мне поначалу лопата моя снилась… и лесница… особинно лесница в четыре этажа … как за ленту захватишься — пойдешь на низ… то страшное дело … такое вот снилось мне …

— Я тоже всьо делала: и сварку, и монтажник, и штукатурку, и коксовые батареи ложила … все могла … — вспоминает Вера. — Бригадиры говорили: «забирайте мужиков за эту бабу…»

— А мне казалось, шо луччше литейного ничего нет… Перва, втора, третя — на три смены … и на Пасху делали … всю жизнь с лопатой … а еще и огородик был … Спал или не спал — делай. У нас была пасека, когда дедушка был… Мы ездили везде… ульи возили… машина была. А счас нет никого. Пасеку дали внуку… а они мед выкачают и продадут… выкачают и продадут… а я говорю невестке: «Что же ты продала? Оксана, что ты мне того меда литровую банку принесла? Я  же к меду привыкша … Мне же той банки на недельку-полторы »… Вот и плачу за дедом …

Светка опять хлюпает носом, смотрит в окно и молчит, а потом, вспомнив что-то светлое, говорит уже с улыбкой:

— А когда, бува, похолодает … чтоб пчелам тепло было, мы с дедушки ульи в селафан окутывали… Каждый улей в селафан… и так до весны… вот…

Они еще долго будут сидеть за столом у окна и вспоминать литейный цех, огромные лопаты и каждый своего «дедушку»… Он никогда не был алкаш, лишь немного выпивал. Три женщины. Твердые и сильные, как железо, мягкие и нежные,как мед …