«Я до сих пор в списках пропавших без вести». Ужгородец Дмитрий Головатый чудом спасся с «илловайского котла»

31-летний ужгородец Дмитрий Головатый в 2004 году 8 месяцев прослужил миротворцем в Ираке, однако и представить не мог, что настоящую войну ему придется пережить не там, а в родной стране.  Дима чудом спасся из «илловайского котла». Сейчас он с другими ранеными проходит лечение в Мукачевском военном госпитале, перенес несколько операций на руке. Простреленные пальцы пока не слушаются, в голове постоянно шумит. Но хуже всего то, что уснуть без успокоительного он просто не может, потому что каждую ночь ему снова и снова снится, как он идет в наступление … 

Первая повестка отцу двух маленьких детей пришла еще весной — нужно было прийти в военкомат и отметиться. Вторая повестка приглашала на медосмотр, а третью, с требованием прийти с вещами на следующее утро, Дмитрию вручили прямо под домом, где его ждали работники военкомата.

— Уклоняться от службы я и не думал, только просился к своим ребятам, с которыми уже воевал в Ираке. Но меня отправили в 24-ю отдельную механизированную бригаду, которая базируется в Яворове на Львовщине. Поселили в каком-то помещении, где стояли старые железные кровати без матрасов. 

Из Яворова Дмитрия с другими ребятами перевезли на Ровенский полигон, в подчинение пятьдесят первой механизированной бригады. Поселили в палатках, где вместо кроватей были сбитые грубые доски. Несколько ребят-закарпатцев развернулись и поехали домой, прямо в прокуратуру. Их было уже в дезертиры записали, но они скоро вернулись, и тут же всем воинам выделили вместо матрасов и подушек… сено.

«Нам никто не сказал, чтобы не пользовались мобильниками»

— Нашему командиру роты было всего 27 лет, он снимался в телевизионной рекламе "Равнение на маму". Абсолютно бестолковый, он ходил с книгой советских времен, не знал даже, как окоп выкопать и где в машине карбюратор. Мы друг друга больше научили, чем эти офицеры, которые только матом и разговаривали с нами. На полигоне мы пробыли около месяца, немного даже постреляли. А потом загрузили технику и поехали эшелоном в Днепропетровск. Там нам выдали боеприпасы, по две гранаты, гранатомет. Бронежилет, разгрузочный жилет, каску, медикаменты и берцы никто не выдавал — я сам должен был купить.

Когда ехали из Днепропетровска в направлении Донецка, бабушки нас крестили, люди руками махали, кто плакал, кто бутылки с водой бросал. Приехали ночью на какую-то гору — там артиллерия наша стояла. Комбат ничего не сказал, исчез. Мы постояли у машин — и легли там же на земле спать. Утром увидели, что кругом поле черное от взрывов из "Градов". 

Нам приказали окопаться, вдруг разведка прибежала — сказала, что 17 танков к нам едут. Комбат приказал выставить 10 БМП на возвышение, а 4 машины отправил искать в полях эти танки. Разве не ерунда — отсылать 4 БМП на поиски 17 танков? Но мы поехали. До вечера ездили по полям, у одного из наших блокпостов одна машина сломалась, ее оставили там. А другие стали возвращаться на базу. 

Мы выключили свет, поехали по полям назад — и попали в засаду. Один танк подбили — мы подобрали экипаж, поехали дальше. Уже видим: других машин тоже нету, мы остались под обстрелом сами. Поэтому решили отступать. Через 3 километра машина заехала в болото, ее начало засасывать. Мы пытались выехать, а потом попрыгали с машин и начали убегать. Из восьми ребят к коровникам, которые были неподалеку, подошло только трое. Перекликаться мы боялись, решили до утра пересидеть в поле подсолнухов. Зашли подальше и там переночевали, чередуясь по одному. Пробовали звонить, но связи не было. Только смогли отправить товарищам "смс". По ним и нашлись все, кроме одного наводчика — до сих пор не знаю, куда он делся. 

Решили выходить из поля — и натолкнулись на избушку. Оттуда выбежал старичок, взмолился, чтобы не заходили в дом, потому что его "ополченцы" убьют. Мы сказали, что спрячемся в сарае. Там начали звонить своим, а те говорят, что командир роты их бросил на той горе и они сами не знают, что делать, уже второй день сидят под обстрелами. Они потом без приказа решили отойти, поехали в направлении наших блокпостов и едва не попали под огонь своих же. Дело в том, что вся техника украинской армии и добровольцев была в белых полосах, на рукавах воинов тоже были белые отметки, а нам никто не сказал об этих опознавательных знаках, не сказал, чтобы телефонами не пользовались. Мы ничего этого не знали, — рассказывает Дмитрий.

«Только просил у Бога возможности еще хоть раз увидеть своих детей»

Когда ребята поняли, что бригада не придет им на помощь, решили прорываться дальше. Пожалуй, из-за большого количества телефонных звонков их месторасположение засекли боевики. Дом деда начали обстреливать, в коровнике ранили корову, соседний дом загорелся от попадания снаряда. Ребята вытащили батарейки с мобильных телефонов и бегом из села. Вышли на дорогу и через некоторое время встретили технику батальона "Азов". Ребят подобрали и отвезли в поселок Агрономический, где размещалось командование их 2-го батальона. Комбат им особо не обрадовался. 

— Там в окопах мы сидели четыре дня. Нас постоянно обстреливали из танков, минометов, "Градов". За все это время ни один офицер не пришел к нам, чтобы спросить, живые ли мы тут , есть ли раненые (а они были!), есть ли у нас что есть, пить, есть ли у нас боеприпасы. С каждым днем обстрелы становились все ближе и сильнее. Мы даже голову не могли высунуть из окопов, в туалет там же ходили. Постоянно слышали, что к противникам прибывает техника. На четвертый день они подошли так близко, что могли бросить в наш окоп гранату. Мы не знали, что делать, потому что не имели ни раций, ни патронов, ни пищи. Ночью перешли в другие окопы, связались с комбатом (он сидел в деревне в одном из подвалов, попивал молочко). Комбат сказал, что на следующий день террористы пообещали "зеленый коридор" и мы сможем уехать. Утром 29 августа в селе действительно начали формировать колонну из милиции, добровольческих отрядов, военных пятьдесят первой бригады. Мы сели на БМП и поехали. Я когда увидел, против кого мы там стояли, был поражен! Против нас было около 400 российских военных с современной техникой! Командование предупредило, чтобы с нашей стороны не было ни одного выстрела, потому что будет конец. Мол, русские будут провоцировать. Выстрелы с их стороны действительно были, но стреляли по колесам. Мы не отвечали. 

Самое ужасное началось, когда cвернули на развилку, — как нам потом говорили россияне, не в ту сторону. Почему так произошло — непонятно, но вдруг со всех сторон начался обстрел. По нашей машине прошлась очередь, водитель резко повернул и врезался в дерево. Дерево упало мне на голову, я упал под машину. Ребята побежали кто куда. Я встать не мог, крикнул товарищу Саше, чтобы помог. Он вернулся за мной, подхватил. Вместе мы побежали, а у нас люди падали, снаряды рвались. Было много раненых и погибших. Мы с Сашей на ходу запрыгнули в автобус, который проезжал мимо, увозя воинов. Но через метров двести в водителя попала пуля, а в сам автобус — мина. Двери были незакрытыми, мы с Сашей сидели у выхода, поэтому успели выпрыгнуть. Другие же ребята начали гореть некоторых разорвало на куски. Это был какой-то ужас! Вокруг дым, все горит, люди бегут! Я Сашу потерял, не смог найти, побежал дальше. Запрыгнул на одну машину, но ее тоже подбили — побежал снова, залез в КРАЗ. Спрятался между кабиной и кузовом, в котором части понтона перевозили. Оттуда отстреливался, пока не ранило. Боли как таковой не чувствовал, еще потом стрелял той рукой. Как заехали за горку, КРАЗ тоже подбили. Я выпал на дорогу, возле меня снаряд разорвался и осколок в ногу попал. Я лежал, вокруг уже тишина царила. Смотрю — неподалеку мужчина раненых перевязывает. Я к нему подполз, позвал — он мне руку забинтовал. Как его зовут, не помню, но очень хотел бы найти и поблагодарить. Он — военный медик из подразделения "Миротворец". Затем смотрим — едет в нашу сторону БМД русский. Кто еще в "коридоре" был жив, тех добивали выстрелами. Какой-то парень закричал: "Помогите!" — так они в него из РПГ выстрелили. И тишина … 

Наш врач поднял флаг белый с крестом. Ему издалека крикнули, чтобы бросил оружие и подошел к ним. Мы остались лежать и только молились, чтобы нас не добили. Возле меня лежал какой-то парень — он спросил, как меня зовут. Я ответил, а он говорит: "Приятно было с тобой познакомиться". Не могу передать, что я чувствовал в тот момент. Только просил у Бога возможности еще раз увидеть своих детей, — делится болезненными воспоминаниями наш земляк.

«Трое раненых в плену умерли на наших руках»

— Врач вернулся, сказал, что это русские и они берут нас в плен, если бросим оружие. Мы встали, я помог раненому идти. Когда поднялись на горку, увидели ужасную картину: все внизу горело, все было усеяно трупами. Целый "Урал" с людьми был выгоревший, некоторые раненные кричали. Трупов было где-то пятьсот, очень много (официальная цифра погибших при выходе из "Илловайского котла" — 107 украинских бойцов — ред.). 

Россияне сначала очень плохо с нами обходились, говорили, что мы наемники, которые за деньги приехали убивать жителей Донбасса. И очень удивились, когда мы им рассказывали все как есть. Они даже спрашивали, правда ли, что мы, "бандеровцы", детей едим. Это были русские контрактники, из разведка и десант. Комбат их нормальным мужиком оказался. Он говорил, что мы сами виноваты, потому что поехали не той дорогой, без белых флагов, еще и башнями танков крутили во все стороны. Тот комбат затем позволил нашему врачу поехать собрать раненых и кричал своим, чтобы они помогали раненых нести. А еще — извинения у нас просил. 

В плену было очень тяжело с ранеными. Врач почти ничем не мог помочь, потому что не имел нужных медикаментов. Россияне нам принесли свои обезболивающие, но от них пользы не было. Трое раненых не пережили ночь, умерли у нас на руках. Был там один парень, которому разорвало живот. Он кричал больше всех, плакал, постоянно просил пить, но к утру тоже умер. У другого половины головы не было, зрение потерял. Он тоже очень мучился. На горе пленных было семнадцать, в селе — восемьдесят пять. Некоторые еще ​​маленькими группками сумели выбраться. Все остальные там, в полях, остались. Сашу я еще ищу. Он значится и в списках пленных, и в списках пропавших без вести. Собственно, я и сам до сих пор в списках пропавших, хотя уже сообщил волонтерам, что нашелся. О судьбе своего экипажа тоже ничего не знаю, — опускает глаза Дмитрий.

Источник — газета "Ужгород"