И ещё раз: НАБЕРЕЖНАЯ. P.S.

Надеюсь,этим послесловием завершу, не поддающуюся твёрдому намерению поставить точку, тему.

Утро… (год, эдак, 58-й).Через открытую дверь балкона комната заполняется весёлым щебетом шумной стайки воробьёв,то садящихся на протянутый над улицей кабель меж домами,то вдруг, дружно и шумно вспорхающей с него и расcыпающейся по кроне дерева — напротив. На радиоантенне, косо торчащей на крыше соседнего дома,соловей заливается, выводя всё новые рулады — в ответ на достоверно повторяющий каждую его попытку задать новый тон: "А вот,так могёшь?" — тоненький голосок младшей сестрёнки. К дуэту этому, время от времени, подключаюсь и я своим "разбойничьим" свистом Пташка, войдя в азарт, с задором концерт продолжает.Все довольны. Только бабушка иногда встревает:"Юлиш,надорвёшь голос!"

Проехала пара машин к Банку и Штабу: инкасаторская полуторка и военный бобик — по гулу мотора узнаю, безошибочно. Медленно, надрывно сопя, проплыла "поливалка". И сразу потянуло запахом мокрого асфальта с улицы. Ритмично протрещал мотоцикл на Калинина: Иж, -машинально определяю марку. На время воцаряется неустойчивая тишина, нарушаемая разве, ленивой собачьей перекличкой-перебранкой вдалеке.

Сквозь кроны лип на набережной — блики на поверхности неспешно текущего Ужа заставляют глаза жмуриться. Рябь эта с реки, через сетчатку глаз, запускает некое внутреннее резонирование, знакомое с некоторых пор -неспокойство, зуд, что-ли. Во что оно выльется, пока не знаю. Стою, наблюдаю с балкона начало дневной суматохи (хотя, какая ещё "суматоха", в конце 50-х?).

Наконец "зуд" обретает форму. Беру альбом, карандаш, выхожу из дома.

— Mi az,megjött az ihlet? — пускает вдогонку мама или бабушка.

Спускаюсь по ступенькам к реке, сажусь на нижний парапет дамбы, рисую то, что вижу: школу на соседнем берегу, радиоцентр, недавно построенные пятиэтажки (по-моему,уже были), плывущую вверх по течению дикую утку.

Идиллическая, может, памятью чуть приукрашенная атмосфера летнего утра, беззаботного времени школьных каникул. Тут получаю первый и последний урок рисования от заметившего моё занятие, проходившего мимо Вячеслава Приходько, тогда вероятно, студента Львовского Института. Но об этом я уже как-то упоминал.

Правда,были и приятные заботы: в одно лето отец предоставил нам возможность "заработать" творческим трудом — делали мы с сёстрами надписи на рекламных щитах и эмблемах-вывесках для магазинов "Смешторга", где он (отец наш) подвизался тогда, вынужденно, работать в одном лице: оформителем ,прорабом и бригадиром маляров. Делали мы это, естественно, на балконе — в сопровождении не менее приятного, чем описанный выше, концерта с видом на реку и Набережную,чтобы оставаться в теме рассказа. Всё не рассказать…

EXODUS.

Прошло десять лет. Что произошло за это время, я вкратце описал в предыдущих частях. Оставаться на старом, обжитом, хоть и не самом подходящем для жизни месте становилось всё труднее, иногда — невыносимо. Да, тут ещё место это приглянулось переведённому из Мукачева прокурору — из местных, пронырливому, со свойственной закарпатским приспособленцам мастеру "ришаты вопросы" в свою (а чью ещё?) пользу. Стал вызывать "поговорыты"! Вначале — "лагидно",прощупывая жертву, потом — с многозначительными намёками, после чего и вовсе — угрозами. Дуэль наша длилась около двух месяцев. Он брал на измор, я прокручивал в голове варианты (к тому же, я был вполне в курсе своих "пробивных способностей", да и в разных весовых категориях мы находились). Спел старую песенку, что мне лучше не быть на виду властей, на нас тут косо смотрят, мы, как бельмо в глазу. "Ты недавно вернулся, можешь повторить, ведь не пойдёшь же служить?"

Вариантов,таким образом,у меня не очень-то было:

—  По рукам! Я помогу с переездом.

После того, как я подписал какую-то бумагу, о словах своих блюститель социальной справедливости забыл и даже стал ставить ультиматумы: "Чтобы завтра вас тут не было!".

Найти транспорт оказалось делом невозможным, он же обещанный грузовик не давал. Пришлось обратиться к знакомым, в том числе — к шофёру грузовика, Корчи-бачи.

Как ни упрашивал тот своё начальство на использование гостранспорта на личные нужды , разрешение получить не удавалось.

Я уж, было, совсем отчаялся. И вот, в одно тёплое, кажется, августовское воскресенье, утром — звонок. В дверях — Корчи-бачи: "Бонды, внизу ждёт транспорт, выселяемся! Новой оказии может не предоставиться!"

Я от неожиданности, взволнованно — на балкон: у подъезда стоит двухколёсная тачка с дедом. Такие тогда стояли перед мебельным магазином на сегодняшней пл. Петефи.

— Так это — рикша!

— Ты правильно видел. Давай, давай! Шевелись! Пока мы с дедом не передумали!

—  Как быть с мамой, бабушкой, младшими сестрами?

—  Об этом я уже позаботился. Сейчас будет такси, посадим их и кое-какую мелочь загрузим в багажник.

Надо тут сказать, что обмен был на квартиру на Проспекте, которую к тому времени я привёл в порядок, побелил, старшая сестра помыла окна, полы.

Мне всю жизнь нужны были такие вот, Корчи бачи, задающие толчок в зад, дальше я уже — по инерции…

И вот, картина исхода из нашего маленького "египта",  отнюдь не в землю обетованную: воскресное утро, поближе, скорее, к полудню. Платформа, довольно длинной тачки доверху набита мебелью и разным иным скарбом. Впереди — дед в упряжке, как у бурлаков, руки на двух длинных "оглоблях", мы — по обе стороны помогаем толкать и страхуем, чтобы сверху не посыпалось. Зрителей не так много: бабушки из дома возле Банка, довольно редкие прохожие. Канаем к мосту, потом возле Областной Библиотеки — на Проспект. Да, но он весь разрыт (недавно по фейсбуку гуляло фото полностью разрытой мостовой: как раз газифицировали и, одновременно, сносили старые домики… Так вот,это — именно тогда).

Добравшись на место, нас встречают любопытствующие новые соседки. Тоже бабушки: хоть какая-то движуха, дом уже давно заселён, пустовала лишь одна квартира, служившая временным пристанищем для прокурорских работников, ими же — совершенно убитая. Делаем несколько таких ходок, и к вечеру можно справлять новоселье, если что. Но меня ждут укоризненные взгляды матери и недовольное ворчание бабушки: "Никогда я на этой стороне не жила, а теперь, вот, переть к подругам и родственникам в такую даль, да через мост!" Уж очень противились мои женщины переезду!

Так я порвал навсегда с НАБЕРЕЖНОЙ. Хотя нет: часто, придя с работы со второй смены, если не гулял часок по ночному проспекту, — иногда с новым другом В.Г., который читал мне свои новые стихи — то всё же тянуло меня "домой", и я переходил через бетонный мост, чтобы в одиночестве прошагать по аллее или посидеть на лавочке. А над тобой — ночное небо! Тянуло, как тянет преступника на место преступления…