Осень 1969. Часть II.

Помню раз в две недели на Закарпатье отправлялся колхозный грузовик. Ехал, конечно, бригадир Матяш. Домой везли — кто, что "приобрел", но, в основном, сало и деньги. Из дому Матяш вез гостинцы председателю и главбуху: вино, мед, орехи ещё что-то — задобрить, чтобы не скупились при расчете. 

Да еще вот что, возвращаясь к салу — его надо было поделить. Чтобы никто в накладе не остался — раскладывали на одинакового веса кучки. Куски, конечно, попадались разные. На каждую кучку клалась бумажка с номером. Такие же бумажки с номерами были в Матяшевой кепке. Каждый вытягивал номер и забирал свою кучку, понятно, просканировав , сравнив свою с остальными. Мы с Корчи-бачи принципиально в этом не участвовали, нам доставались две последние (ничем не хуже). Вспомнил в связи с этим, как получали деньги мы с Корчи-бачи. Он шутя приносил тарелку и под негодующие взгляды коллег, просил деньги насыпать ему туда, и играючи раскладывал их веером по тарелке. После чего, смяв в кулак, засовывал в карман брюк. 

Забавная сценка была, когда по завершению работ, кроме денежного вознаграждения, брали еще причитающееся зерно: пшеницу и подсолнух. После того, как завхоз открыл амбары, все, отталкивая друг друга, ринулись выбирать где зерно получше. Каждому казалось, что соседова кучка лучше. Мне зерно было ни к чему. Я свое сдал тут же в кооператорскую контору: в одном окне -колхозном — получал чек, в другом, сдав его — деньги. Причем, в колхозном окне зерно шло по 7 рублей ( за центнер?), в кооператорском окне получал за это 14 рублей, то есть вдвойне. Набегала приличная сумма. Мне же оставалось, с еле скрываемой улыбкой, наблюдать за суетливыми коллегами ( что, думаю, их раздражало, и даже обижало), но мне деваться было некуда. И вот, добравшись до Полтавы, сели в рейсовый "Икарус", отправлявшийся на Киев, предварительно приобрев в местном магазинчике по бутылочке-другой венгерского "Виньяка". И , посасывая, счастливые при деньгах поехали на этом венгерском "Икарусе" в столицу. Интересно, таких автобусов ни до того, ни после я не видел, хоть жили мы на границе с Венгрией. В Киеве, побывав еще, правда успев лишь к закрытию, в "Цуме" (тут я успел купить часы младшей сестре) и — поездом домой.

Сидя в вагоне, мысленно прошелся по Пискам-Удайским, вспоминая забавные сценки своего не очень длительного пребывания в этом типичном украинском селе, мало чем отличавшемся от Шевченковых описаний. 

В сентябре, когда приехали, было еще по летнему жарко. В редкие минуты досуга — обычно в воскресенье под вечер — мы с Корчи-бачи шли прогуляться по селу. У хаток, на лавочках, сидели бабы и щелкали семечки,0. Щелкали они и гуляя группками по сельской улице. Корчи-бачи они уже знали — работала бригада здесь с весны. Завидев щелкающих баб, он с улыбкой протягивал обе руки, и те, похихикивая, щедро делились семочками — с одного кармана доставали семечки подсолнуха, с другого — тыквенные, иногда зазывали в хату, угощали яблочками, или грушами с "горища". Вкусные были необыкновенно!

А вот мужики нас недолюбливали. Считали — мы у них хлеб забираем:" За такие деньги и мы бы работали!" Но не работали. Почти все они были "механизаторами". Все трудоемкие процессы делали бабы: обрабатывали в поле свеклу, работали на фермах (молочной, свиной), на птицефабрике. И вообще, все заботы по дому и хозяйству ложились на их плечи. Мужики пили бурячанку, её здесь было — залейся. 
Однажды, тоже в воскресенье, выдался незагруженный денёк, мы все на тракторе с прицепом отправились в колхозный сад — добирать то, что осталось после сбора урожая. Набрав в мешки, загрузили почти полный прицеп невзрачных зеленых яблочек. Дома высыпали их на чердак в солому. Были они твердые, невкусные. О них мы даже забыли. Недельки через две, пообедав уже, бригадир говорит мне: " Бонди, ты самый молодой. Возьми ведро, набери яблочек на чердаке." Я по лестнице забрался наверх, открыл дверку и в нос мне вдруг ударил невероятный яблочный аромат. Стал набирать ведро: яблочки — не узнать, желтенькие, с румянцем, даже чуть мягче стали. Ну а вкус — неописуемый! Таких вкусных я еще не ел. И стал я лазить с ведром за ними почти каждый день. 

Как ни странно, я ещё ухитрился в сельскую библиотеку записаться (кроме меня здесь никогда и никого не было). Почитать перед сном или в обеденный перерыв. Помню и книги, которые брал. Одна военного корреспондента Известий — о взятии Берлина, о бункере Гитлера, даже фотографии были с обгорелым трупом фюрера, детей Геббельса. Вторая — об Англии, тоже зарисовки советского корреспондента. Очень интересная, как по тем временам, объективная даже.

Да еще урвал время порисовать. Правда пальцы после носилок с раствором не служили. Два из них нашел. 

И еще в нашем доме была какая-то контора. Сидел здесь молодой человек — зоотехник или агроном. И был у него "транзистор". Я тсал упрашивать продать его мне. Долго отпирался :"Он уже не новый, купите себе получше". Я все же настоял. Он мне его продал, я даже заплатил сверх новой цены. И стал слушать "голоса": их здесь не глушили! Видать, никто не слушал. И прослужил мне транзистор верой и правдой много лет. 
Да еще вспомнил такое: заливали мы пол чердака слоем глины. Работа эта в смету не входила, но бригадир наш убедил председателя в необходимости такого "перекрытия", конечно, за отдельную плату. Получилась огромная, похожая на взлетную полосу площадь. Отсюда, однажды, как с некоего наблюдательного пункта, стал свидетем чуть ли не средневековой охотничьей сценки. Было открытие охотничьего сезона, воскресенье, к тому же, услышал пушечные выстрелы, собачий лай, потом из лесопосадки появился огромный черный зверь в окружении, казавшихся совсем маленькими, нападавшими со всех сторон собак. Зверь лениво отбивался, видимо был ранен, но не сдавался. Позже появились и охотники с ружьями, время от времени стрелявшие в сторону убегающего зверя. Как оказалось, был это огромный дикий кабан. От преследователей он забежал в один из дворов на краю села, затем, сбив ограду, скрылся в тростнике. В болото собаки за ним не пошли, и кабан ушел. Так его и не взяли.

И еще помню, коль уж о зверях речь пошла: как-то под ночь уже, возвращались мы трое — Матяш, Корчи-бачи и я с города, грузили лес, огромные лиственницы. На тракторе мы ехать не смогли, пришлось идти километров 10-15 пешком, по дороге через лесопосадку. Матяш предложил взять в руки палки, и поднимая шум, бить ими по стволам деревьев — отпугивать диких зверей (кабанов и лосей). И мы с Корчи-бачи охотно забавлялись этим, еще и попугивая не очень смелого огромного детину Матяша. Да и пугать особо не надо было: то лось медленно перешел лесную тропу и скрылся в зарослях, то кабан, похрюкивая, пробежал. До села добрались далеко за полночь.

Вот что приходит в голову, глядя на эту фотографию. Вторая, где меня нет, без слов говорит, как трудно было расставаться с отцом — ему предстояло еще три года прожить в сибирской ссылке.