Пани

Жила она в нашем дворе на Дайбосской — русская пани (вообще-то Злата Яковлевна Федорова, но этого мы не знали). Эмигрантка — дочь царского офицера, эрудированная, культурная аристократка — если не по рождению, то уж по духу — точно.

Живо вижу ее образ — черные вьющиеся волосы собраны, как на фотографиях 20-30-тых в старомодную прическу, в таком же стиле одевалась. Даже туфли на ногах как в модных журналах той эпохи — с узкими носами небольшим каблуком, с дырочками и пряжками. Носила старомодные круглые очки с минусовыми диоптриями. Покатые плечи и слегка выпяченная грудь часто наполовину оголены, зато юбки и платья широкие и длинные чуть ли не до щиколоток. На днях догадался, кого мне напоминает — Людмилу Алексееву — известную российскую правозащитницу.

Чем Пани особо импонировала — ездила на чешском дамском велосипеде с разноцветной сеточкой, закрывавшей с обеих сторон заднее колесо, чтобы подол юбки не попадал меж спиц. А еще с одной стороны хромированного руля — ручной тормоз, с другой — кожаный шнур, приводивший в действие звонок с колесиком — потянул за шнур, колесико это касалось переднего колеса и вращаясь, приводило в действие молоточки звонка. Недостатком было то , что работал звонок лишь на ходу. Стоячий велик не звонил. Обычно, я поджидал Пани на улице, чтобы удостоиться права и чести закатить машину во двор, и дальше по веранде — прямо в прихожую. Конечно же весь этот путь я звонил. 

Квартира ее, как ни странно, была не аристократичной вовсе, скорее богемным пристанищем. Что уж очень не нравилось хозяйке дома, в том числе и моей ко всем весьма критично относившейся бабушке. Это, правда, не мешало ей быть доверенным лицом Пани. В летние каникулы Пани имела обыкновение ездить "на моря", и тут как нельзя кстати приходилась бабушка — кормить кошку Кису и поливать цветы. Нам же (мне с сестрами) у нее очень даже нравилось. Правда, попасть к ней могли только после настойчивых и длительных просьб. Пани-то нас охотно принимала, а вот бабушка с мамой говорили: "Не ходите, не мешайте, Пани человек занятый". Но приходила Пани, брала нас за руки и вела к себе, пообещав приготовить любимое наше лакомство -жареную картошку .Это само по себе было достаточным поводом ходить к ней — такой вкусной жареной картошки я больше никогда нигде не едал. Тем более, что дома у нас ее не делали вообще. Была она по безапеляционному мнению бабушки — чисто русским блюдом. Бабушка готовила много разных блюд из картошки, жареную же из принципа не делала никогда.

Отчетливо живет в памяти моей дух, аура ее квартиры — с неизбежным запахом рыбных консервов — ими Пани кормила любимицу свою, черную с желтыми глазами, похожую на пантеру кошку Кису. Да и сама хозяйка питалась консервами и готовила рыбные блюда. В нашем же рационе рыба вообще отсутствовала. Мы на дух не переносили рыбный запах. У Пани, однако, он приобретал некое таинственное, входящее в специфику ароматов ее жилища свойство, к нему еще примешивался запах кошачьей мочи, лука, кисловатый дух подпорченных остатков пищи, немытой посуды. Довершал — остаточный аромат кофе и чая. Все это вместе и был дух Паниного жилища. К тому же художественный беспорядок его тешил наш взор. Не то, что педантичный порядок нашей мамы. 

Здесь, в полумраке кухни (она выходила на веранду) на столе, плите, на подоконнике, даже на стульях — в беспорядке накиданные друг на друга тарелки блюдца, консервные банки, высохший хлеб и еще уйма прочего, а среди всего этого, грациозно переступая, лавируя, принюхиваясь, а то и лизнув что-то, ходила Киса, время от времени издавая нежное, аристократически-томное "Мяу".

Ну а в комнате, большой и светлой (она выходило на улицу) царил свой особый хаос, если можно — еще больший с неподражаемым шармом. В центре, под огромным кажется зеленым абажуром, стоял большой стол, заваленный с бесподобным изяществом, еще более артистично нежели на кухне -стопками книг, тетрадей, конвертов и почтовых открыток. Меж пустых или остатками кофе кружек — ручки, чернильницы, карандаши да линейки, и — обязательно — колода карт. Тут, у Пани мы с сестрами и обучились игре в карты , так, правда, дальше "дурака" и не продвинувшись. Надо сказать, была Пани учительницей английского, но знала и французский и немецкий. Вряд ли имела специальное педагогическое образование -скорее аристократическое. Это помогало ей выживать.(Если хорошо помню, преподавала в Музучилище, вечерней школе и даже милицейской).

Атмосфера жилища ее нас завораживала: здесь была уйма интересных предметов — настенные часы с гирей и кукушкой, напротив стола старинное канапе, а на стене над ним — гобелен с таинственной сценой охоты, где обнаженные туземцы несли на плечах за лапы к шесту привязанного, со свисающим хвостом и головой леопарда или тигра, а за ними шагали в европейских светлых колониальных костюмах охотники с ружьями. А вокруг какие-то невиданные тропические растения. Рассматривать гобелен было моим любимым занятием, я открывал все новые детали и это давало обильную пищу моей фантазии. Еще любил рассматривать старинные фотографии и альбомы, почтовые карточки из разных стран, в основном курортов Франции, Италии, Швейцарии . И с Чешских Татр — по большей части санаториев и горнолыжных курортов. В общем, картинки былой загадочно-счастливой жизни. Благодаря этим фото я мог заглянуть в казавшееся каким-то бесконечно далеким прошлое нашей Пани -для кого-то Златы Яковлевны.

С пожелтевших фотографических карточек на меня глядели барышни в светлых нарядах, чудных шляпах, или со старинными фризурами. Бравые усатые господа в шляпах и без оных , на обороте открыток пысанные аккуратным красивым почерком короткие тексты, в содержание которых я особо не вникал (читать чужие письма нехорошо — учили меня в детстве), да и часто писаны они были на иностранном. 

В конце концов, хозяева дома, где пани снимала квартиру, люто её возненавидели. (За что?), и она переселилась на Винничную, совсем рядо, в дом Задоров. Вскоре и мы покину Дайбосскую, и почти с ней не виделись. Правда, бабушка моя ходила к ней долго ещё. Где-то в начале 60-тых, вернувшись со своих ежедневных прогулок, бабушка коротко сообщила нам: "Умерла пани".