Воскресный день жизни церкви в Черноголовой

Заметки с воскресной литургии в 300-летнем деревянном храме в горном селе на Закарпатье, публикует Укринформ.

Для репортажа в серии материалов о сакральном Закарпатье решаем посетить воскресную службу в одном из сохранившихся деревянных бойковских храмов — в селе Черноголовая на Великоберезнянщине. Интересно воочию увидеть, как и чем в XXI веке живет деревянная церковь, родом из века XVIII.

КОГДА-ТО ОНА БЫЛА КРАСНОй…

Еще перед поездкой знакомимся с информацией известного исследователя закарпатских деревянных церквей Михаила Сирохмана, который пишет, что церковь в Черноголовой – это один из лучших образцов сохраненной закарпатской барочной архитектуры, причем, сохраненный и не искаженный осовремениванием — как, например, перекрытие аутентичной деревянной крыши жестью.

“Построили церковь из ели в XVII веке трехъярусной, она относится к так называемому “бойковскому" стилю. В 1751 году упоминают деревянную церковь св. Николая, перекрытую шинглями (черепицей — ред.) в хорошем состоянии, с двумя колоколами и всеми церковными книгами. Современный барочный вид она получила после перестройки в 1794 году при священнике Василие Ивашковиче. Согласно надписи на дверном косяке, перестройку осуществил мастер Матий Химич из села Лучки. Тогда церковь покрыли двускатной крышей, которая плавно покрывает заломы гранчатого алтаря и шире объем нефа (продольная или поперечная часть пространства церкви перед алтарем, могут быть также боковые нефы — ред.). В нефе и алтаре сохранены шатровые перекрытия, характерные для лемковских и бойковских церквей, над бабинцем (одна из частей традиционного тридильного храма, в наших церквях там традиционно стоят женщины — ред.) – плоское перекрытие. Особого внимания заслуживает башня с декоративно-богатым барочным завершением: гурдиция с фигурно обработанными концами досок и защитным козырьком сверху, аркада голосниц, четырехсклонный шатер с приплюснутым куполом и фонарем. Опасение вокруг бабинца и нефа поддерживается резными столбиками, что является характерным элементом для лемковских церквей Закарпатья. Возле церкви стоит каркасная колокольня простой конструкции”, — завершает описание исследователь в своем монументальном труде «Церкви Закарпатья».

Доехав до храма, имеем возможность самостоятельно оценить все прелести.

С центральной улицы на Черноголовскую церковь указывает дорожный знак, а еще с дороги хорошо видно деревянную башню. Несмотря на ожидания, церковь кажется на удивление маленькой. Она стоит на холме, окруженная со всех сторон высокими лесистыми горами. Внизу возле церкви за каких-то десять метров сливаются два горных ручейка – журчат, как будто здороваются, а потом приходит мысль, что это они тут шепчут издавна свою молитву и бегут себе дальше.

Сейчас по периметру церковь окружена типичным железным забором. Ним заменили ограждение из жердей, обтянутых сеткой. Слева от храма на холме замечаем кусок старого плетеного плотика, возле кладбища, поросшего сорняками.

Слева же возле церкви возвышается холм — с него церковь словно у тебя на ладони. До начала службы у нас есть возможность несколько минут полюбоваться храмом среди просыпавшихся гор.

На наших глазах этой застывшей в форме красоты — деревянной церкви — касаются первые лучи солнца, которое встает из-за гор. Они словно прихорашивают ее, гладят – или умывают? — утром (цепляюсь мыслью за то, что, говорят, эта церковь когда-то была красной, собственно, ее крыши, стены и башня, наверное, тогда такая картина — встречи красной церкви с красным солнцем — впечатлила бы еще больше).

Сказать, что храм поражает — ничего не сказать. Потому что имея сейчас все наши технологии, мы выглядим довольно смешно на фоне вот таких вот свершений древних мастеров, которые имели из нашего техзапаса небольшую толику — а строили на века, и так идеально, что диву даешься: как можно было это рассчитать и так подогнать дощечку к дощечке?..

ЛЮДИ — ЭТО ЛЮДИ, А ЖЕНЫ — ЭТО ЖЕНЫ

…Тем временем в церковь сходятся люди и… жены. Как известно, в селах Закарпатья всю челядь делят на людей (то есть мужчин) и жун (женщин). Но не спешите с гендерными упреками! В церкви, тем более сельской, тем более в горном селе – все имеет свой регламент. В храме каждый имеет свое место (и мужчины, и женщины – эти места передаются от деда к отцу и от бабушки к матери), каждый знает, когда ему в службе встать, когда сесть, когда надо начинать петь, когда подпевать, а когда — петь всем вместе.

Итак, в церкви “люди” стоят ближе к алтарю (это так называемая «церковная двадцатка» — мужчины, которые управляют общиной и церковными делами, знакомы с церковными текстами, имеют хороший голос, занимают определенный социальный статус, как правило, хорошие хозяева, в двадцатке есть определенные церковные профессии – это, в частности, дьяк, который руководит ходом службы, в отдельных общинах ему за это даже платят деньги, он также может быть председателем «двадцатки», или передать это право кому-то другому, это также церковник-служка, который прислуживает батюшке во время службы, также он часто является и звонарем, еще – кассир, тот, кто отвечает за деньги общины). Те из мужчин, которые не входят в двадцатку, но ходят на службы, имеют место на «скорошах» — это балкон над бабинцем, на котором в городских храмах обычно поет хор. Так вот, там мужчинам можно стоять службу, опершись на балкон. Можно присесть, когда это позволяет церковный этикет.

А что делают во время службы жены? Жены поют все время – утреню, литургию, вечерню… Обычно, это и удивляет не закарпатцев, которые попадают на службу в закарпатскую сельскую церковь, где с давних пор существует община, не важно, православная или греко-католическая. Пришлых удивляет то, что во время службы церковь гудит, потому что поет весь народ, а не только – и главное – хор, как это обычно делается в городских храмах. Но это же целая куча церковных текстов, скажете вы. Откуда их могут знать обычные селяне?

Именно поэтому жены в церковь ходят с толстенными молитвенниками, написанными преимущественно на церковнославянском языке и переданными им, как правило, бабушкой или мамой — как и место за церковной скамейкой. Эти книги — старые, пожелтевшие и потертые — еще в детстве меня удивляли, казалось, в них собрана вся мудрость мира. Они переложены сотнями закладок в нужном месте, из этих нужных мест, зажатых страницами, свисает больше десятка цветных лент. И что меня всегда удивляло в нашей сельской церкви: как бабушки, которые этот язык не учили, уверенно читают на церковнославянском все эти кондаки, прокимены и гласы во время службы, ориентируются в этом словесном море и всегда попадают в такт?!

Протоиерей Михаил Кмить

Собственно, поэтому для меня служба в сельской церкви тоже всегда удивление — хоть я и местная. Я удивляюсь тому, как слаженно может работать община для совместного служения Богу. Если бы хоть треть таких усилий нам приложить и отдать на государство – может, и изменилось бы что-то к лучшему?..

ВСЕ СЕЛО В ЦЕРКОВЬ СХОДИТСЯ РАЗВЕ ЧТО НА ПАСХУ

…На утреню в церковь людей всегда созывают колокола. Начинается она в селах около девяти – и длится полтора или два часа. А потом – литургия, которая идет до 13-ти часов, обычно после нее весь народ расходится, остается только небольшая группа верующих, у кого еще сила веры перевешивает желание пообедать — эти служат с настоятелем еще короткую вечернюю службу. В конце концов, расходятся под звон колоколов. Отзывается он на все село еще несколько раз в течение самой литургии – в частности, тогда, когда начинается служба, а также в момент, когда поют осанну в вышних Богу.

За ходом мыслей о специфике совместного служения в сельских церквях наблюдаю, как понемногу Черноголовский храм наполняется народом. Это, конечно, старшие мужчины и женщины, единственный представитель молодежи – это церковник, служка, мужчина лет 35-ти. Позже отец Михаил, нынешний настоятель Черноголовской церкви св. Николая Чудотворца, который служит здесь уже 35 лет, скажет нам, что да, действительно, основа общины – это старшие люди, которые по обычаю ходят в храм – в отличие от младшего поколения, часть которого — по мирам разошлась, кто-то в город переехал, а у кого-то просто душа к церкви не лежит… Все село, по его словам, сходится в церковь на Пасху, на освящение яств во время литургии и миропомазания во время пасхальной вечерни.

Двери церкви время от времени скрипят (их, кстати, недавно здесь заменили на новые), запускают двух-трех прихожан, и ждут следующих. Следующими оказываемся мы. Это же и было целью – отслужить службу во многовековом храме вместе с общиной, которой он теперь принадлежит.

Зайдя в храм, отмечаю, что эта Черноголовская церковь ломает мои стереотипы о гендере в церковной общине: среди мужчин и дедов из «двадцатки» вижу несколько женщин, которые голосами «вытягивают» всю службу в церкви. Остальные прихожане, которые стоят в притворе – тоже женщины, преимущественно те, кому под или за пятьдесят, молодежи почти нет.

ГИРЛЯНДЫ НА ИКОНОСТАСЕ XVIII ВЕКА

Идя, как гласит обычай, к иконе перед алтарем, осматриваю внутренность церкви. Поцеловав икону, говорю традиционное «Слава Иисусу Христу!» бабушкам и становлюсь возле них.

Вижу несколько старых икон в нефе, старый иконостас, говорят, он тоже родом из XVIII века, с интересными наивными решениями иконописцев – в частности, замечаю, что рука Иисуса с боковой алтарной иконы такого же размера, что и лик, непропорциональная, то есть. Но это не режет глаз — наоборот, трогает. Режут глаз современные игрушки, которыми украшены эти старинные иконы – китайские гирлянды, разноцветные и трендовые синенькие, мигающие на иконостасе, две люстры типа “кованные со стеклянными висюльками” в нефе, пластмассовые цветки возле икон и в обрамлении, занавески с блестками…

Вспоминается недавняя реплика известного на Закарпатье экскурсовода Елены Кудри о закарпатцах и их церквях. Г-жа Кудря цитировала мне скульптора Петра Матло, который однажды сказал такую фразу, что местные даже свою домашнюю эстетику черпают из церкви. «Но этот процесс тоже взаимообратный, поэтому — какие покровцы дома в гостиной, такие и в церкви, если дома положили красивые синтетические салфетки, давайте в церкви старые вышитые уберем и положим новые. Бытовая мода таким образом диктует эти все изменения – и этим подчеркивают, что современникам в храме должно быть так же «красиво», как и предкам».

На мгновение представляю, как бы все могло выглядеть, если бы не было этих цветочков-блесток-гирлянд… А вместо них – свечи в полумраке на фоне темных деревянных стен. Наверное, это было бы что-то невероятное! Но зачем говорить о том, чего нет. Есть храм, есть его прошлое – кажется, будто все эти века, в течение которых здесь, в Черноголовой, служили службы, въелись в эти стены, которые просякли молитвами предков – и потомки продолжают намаливать их, несмотря ни на что. В подтверждение этих мыслей вдруг замечаю луч солнца — наше Светило на небе достигло точки, в которой свет начинает проникать через старинное стекло в окнах внутрь храма. Мое внимание привлекает то, что этот луч похож на тот, который рисуют на иконах Благовещения – такой же густой, аж сивый, он из бокового алтарного окна проникает и упирается в престол. Потом, минут через 15, выходит из правых алтарных дверей в неф, становится больше и длиннее, но таким же сивым и густым. Словно чей-то невидимый перст небесный. Впечатляет…

Достаю телефон, чтобы сфотографировать – и привлекаю к себе внимание прихожан, которые до этого толерантно не обращали на меня внимания. Я, в принципе, ожидала, что на меня будут оглядываться – чужая ведь! Но никто не выражает своего интереса прямо, пока в утреней не выстраивается очередь целовать Евангелие.

— Ви хто? – спрашивает добрая бабушка, подталкивая меня вперед.

Говорю, мол, журналисты, приехали к вам специально, потому что хотим о вашей древней церковь написать.

— О, дубрі, я журналістув люблю, знаєте, кроме новостів нич уже і не позераву, но, а про нашу церкву такоє напишіть: то не біда, што вна стара, она нам – майліпша на світі, оби сь те знали, — говорит, улыбаясь.

ЧИТАЮТ ЕВАНГЕЛИЕ – И ВСЕ ПАДАЮТ НА КОЛЕНИ

После утрени к нам подходит и настоятель – отец Михаил, мы договаривались заранее о приезде. Предупреждает, что служба будет до 13 часов. Обещаем выдержать. Начинается литургия.

Больше всего поражает во время службы в момент чтения Евангелия – в сельских церквях есть обычай слушать его, стоя на коленях (несмотря на то, что священник дает указание «Премудрость, прості» — то есть, слушание должно происходить стоя). Но вот эти указания прозвучали – и церковь опускается на колени, склоняя еще и головы. Дети и отроки становятся на колени под самым аналоем. Над всеми нашими склоненными головами раздается бас отца Михаила, который читает Евангелие от Матфея – притча о Страшном суде (читается за две недели до начала Великого поста). Меня удивляет, что сразу после завершения чтения батюшка выходит перед царскими вратами с крестом и проповедует – собственно, пересказывает Евангелие с церковнославянского языка, на котором читал притчу, на украинском – чтобы все поняли. И все прислушиваются к извечным словам «Бо я голодував, і ви дали мені їсти; мав спрагу, і ви мене напоїли; чужинцем був, і ви мене прийняли; нагий, і ви мене одягли; хворий, і ви навідались до мене; у тюрмі був, і ви прийшли до мене… Істинно кажу вам: усе, що ви зробили одному з моїх братів найменших – ви мені зробили». А дальше продолжается литургия верующих, которая завершается причастием и благословением.

Собственно, причаститься святого тела и крови Христовых захотели только двое деток. Еще раньше отмечаю, что девочек привела в храм бабушка. Старшей – пять, а младшей девочке года два: светленькое, прямоволосое, голубоглазое… После причастия бабушка усаживает малышку на толстую деревянную перекладину возле резного столбика, который отделяет неф от бабинца. Этот кадр из действительности врезается в память: ангельское детское личико возле старинного фигурного столбца.

Вот это, наверное, и есть – сочетание современного и прошлого в этой церкви…

ЦЕРКОВЬ ЖИВЕТ ДО ТЕХ ПОР, ПОКА В НЕЙ ЛЮДИ СЛУЖАТ МЕССУ

После благословения имеем возможность несколько минут поговорить с отцом Михаилом. Сегодня именно тот день, когда после службы в храме есть еще какая-то оказия: роженица с младенцем пришла вводиться в храм, и у священника снова исть работа.

Говорим мы о роли церкви в жизни общины. Я прежде всего спрашиваю, предают ли здесь значение тому, что имеют такую уникальную возможность – служить в храме, построенном предками несколько веков назад?

— Конечно, — говорит священник и в знак подтверждения своих слов дарит мне туристический медальон (есть такая игра, суть которой заключается в собирании меток из мест, где ты побывал — авт.). — Во-первых, старинная церковь прямо влияет на жизнь общины: мы не можем ничего здесь менять. Вот крыша течет, надо бы менять – но не имеем права просто перекрыть, только время от времени дощечки прибиваем. Хотя года два назад меняли часть шинглей – покупали их аж в Синевире у мастера. Это дорого, знаете – мастеру сейчас все равно, на церковь ли он продает или хозяину… Еще два года назад были здесь какие-то люди, говорили, что помогут крышу перекрыть – но пофоткали здесь все, а потом ушли – и след простыл. Подбил меня недавно один прихожанин поменять старые двери на входе – мы поставили новые деревянные, но они мне не нравятся – слишком тонкие, слабые, поэтому, конечно, вернем обратно старые. Потому что если кто-то захочет залезть – без проблем. А таких у нас сейчас много: на работу ходить никто не хочет, потому что платят мало, да и далеко ездить, а жить хорошо каждый хочет. Отапливать в церкви мы тоже не имеем права – церковь может сгореть, но имеем электрические камины – если очень уж холодно, включаем. Живем так, как можем, словом.

— Я, — признается отец Михаил, — сначала не хотел сюда ехать – но когда приехал, то и поселился, и служу здесь уже 35 лет. И сейчас бы эту свою старенькую деревянную церковь не променял бы. Хотя есть еще один храм – каменный в соседнем селе. Но здесь служить – прекрасно! Церковь маленькая, убогая – в сравнении с роскошными храмами в городе – но в ней уютно и Божья благодать, как в маленькой горной хижине. Я говорил, что мы не отапливаем помещения – но когда на Рождественскую службу сойдется община, и как надышит – тепло так, что аж со стен капает! И на душе тепло, знаете, когда вся община здесь соберется и поет Литургию. Поэтому церковь и дальше должна жить. Потому что если бы мы ее закрыли на музей, она через пару лет завалилась бы. Это как дом: стоит до тех пор, пока в нем хозяин живет. А церковь живет, пока в ней люди служат Мессу.

Отец Михаил напоследок благодарит за совместную молитву и благословляет в дорогу. Возвращаясь, ловлю себя на мысли, что постараюсь как можно дольше задержать в душе эту благодать «из церкви, которая как маленькая горная хижина». И вот сейчас передаю ее вам.