В августе 1927 года чешский путешественник, профессор, автор туристических путеводителей Мирослав Карличек в составе группы туристов совершил пятидневное путешествие по Закарпатью. Об этом рассказывает Varosh. В эту поездку он отправился в период волны популярности открытия туристами самого восточного региона Чехословакии – Подкарпатской Руси. Тогда «открытый» в Карпатах край привлекал многих своей «дикостью» и возможностью, как в приключенческих книгах, отыскать потерянные места в первобытных лесах, «куда не ступала нога человека». Группа чешских туристов с энтузиазмом странников отправилась в путешествие через горы и полонины, выбрав точкой отправления поселок Воловец.
Через год, в июльском номере чехословацкого журнала «Национальные листы» («Národní listy») вышла первая из пяти частей описанного Карличеком путешествия. В этой публикации мы приводим перевод всех его очерков-впечатлений, напечатанных под названием «Через Подкарпатскую Русь». Также, для лучшего понимания того, о чём идет речь в тексте, что видели во время своих поездок чешские «путешественники-первооткрыватели» и, в конечном счёте, для погружения в атмосферу жизни на Закарпатье начала ХХ века, мы иллюстрируем это путешествие фотографиями и открытками того времени.
Из Воловца в Ясиня
В каждом настоящем мужчине скрыта искренняя жажда к чему-то неизведанному и таинственному. Ещё мальчиком он зачитывался приключенческими романами Жюля Верна или Карла Мая, а теперь с удовольствием читает произведения Зейна Грея, Джеймса Кервуда или Джека Лондона. В нашей размеренной жизни трудно оказаться в центре приключений, невозможно отправиться на охоту за скальпами лютых врагов или мчаться на диком мустанге прериями на берегах Влтавы. Поэтому многие ищут утешение в туризме, стремясь вырваться из серой повседневности, разыскивая дальние и неизвестные страны. Наша Республика имеет чудесные места, где путешественник ещё является редким исключением, где в первобытных лесах и скрытых долинах турист может почувствовать себя первооткрывателем, впервые ступившим на неизвестную землю.
Мы решили отправиться в край дикой природы – в Подкарпатскую Русь. И ожидания нас не подвели. Хотя мы и не вернулись с медвежьими шкурами на плечах или скальпами людоедов за поясом, всё же нашли там природу во всей её первозданной красоте и дикости. Мы встретили народ, не тронутый культурой, который в отдалённых уголках, за десятки километров от ближайшей станции, живёт так, как и его предки сотни лет назад.
Мы научились уважать сотни, тысячи наших людей, которые в сложных условиях выполняют свою работу ради блага этого бедного народа, часто без признания и без должного вознаграждения. Сюда стоило бы отправить тех, кто считает каждое маленькое городок дырой, где невозможно жить. Они бы научились ценить то, что даёт им их место работы.
Возможно, в период повышенного интереса к самой восточной части нашей Республики несколько очерков, сделанных во время путешествия из Воловца в Ясиню, которое мы совершили в августе 1927 года, будут вам интересны.
Сама по себе такая поездка достаточно сложна. Чтобы добраться до восточной границы нашего государства, нужно преодолеть более 1000 километров. Единственный прямой рейс – ночной скорый поезд в половине второго ночи. Он переполнен, и здесь действительно можно наблюдать человеческий эгоизм в отказе уступить место. В конце концов мы находим места и, утомлённые, качаем головами из стороны в сторону в душном вагоне. Спасением становятся первые лучи утреннего солнца.
Дорога становится интереснее. Ваг (самая большая река Словакии. Здесь и далее – примечания переводчика) шумит своей песней рядом с путями. Мы видим Великую и Малую Фатру, ищем в утреннем тумане приют на Клачанской Магуре, проезжаем узкую долину под Соколом возле Кральован и въезжаем в более широкую долину Ружомберка. За Липтовским Микулашем (город в Словакии) мы уже не отходим от окон. На севере, в сиянии восходящего солнца, блестят каменистые склоны Липтовских Хол. Рядом с ними появляется могучий Кривань – страж Высоких Татр.
Вид на гору Кривань (2494 м) в Высоких Татрах, 1930-е гг. Fotoarchiv Československé tiskové kanceláře. Прага, Чешская Республика
Думаю, что немногие железнодорожные маршруты в Европе могут предложить такой чудесный вид, как панорама Высоких Татр из долины Вага. Гора за горой выныривают, каждый раз меняя свой облик. Высокогорная долина лежит перед нами, словно на ладони, мы видим тропы на склонах, озёра в низинах, наблюдаем водопады на уступах. Замечаем гостиницы на Штрбском Плесо. Какими приятными, несмотря на всю свою суровость, выглядят татранские вершины, и в то же время сколько жертв они уже забрали среди тех, кто, не имея соответствующего снаряжения, был пленён их красотой.
Вид на Высокие Татры из поезда, 1930-е гг. Fotoarchiv Československé tiskové kanceláře. Прага, Чешская Республика
Мы не можем насытиться этим чудесным видом. Поезд, преодолев тяжёлый подъём из долины Вага до Штрбы, мчится дальше по равнине к Попраду (город в Словакии) и спускается за ним к Горнаду (река в Словакии). А мы всё ещё стоим у окон, не отрывая взгляда от этой каменной сказки.
Татры исчезают, но дорога не становится менее интересной. Мы спускаемся в долину Горнада, проезжаем по равнине, где время от времени появляется город или большое село. Справа поднимаются вершины Низких Татр, где Горнад пробивается через дикие ущелья и образует водопады — это Словацкий Рай (горный массив и национальный парк в Словакии). Пейзажи здесь повсюду переплетаются с историческими памятниками. Каждый город, каждый замок или большее село может похвастаться следами деятельности гуситов (последователи Яна Гуса — чешского средневекового религиозного мыслителя, реформатора церкви и проповедника). Внимательный турист нашёл бы здесь много следов известных боёв Братства.
Высокие Татры. Вид из поезда, 1930-е гг. Fotoarchiv Československé tiskové kanceláře. Praha, Česká republika
Но поезд несёт нас дальше в узкую долину Горнада, где, кроме реки и железной дороги, проложенной высоко по насыпи над рекой, больше ничего нет. Поезд снова выезжает на равнину и останавливается в Кошицах. Даже с железной дороги видны новые дома и улицы, и мы ощущаем бурный ритм жизни, которым живёт эта восточнословацкая метрополия.
Отправляемся дальше — в жару и духоту. Солнце напекает вагоны, и в них становится так жарко, как в аду. Уставшие, мы наблюдаем за пейзажем. Едем теперь равниной, где на юге, в Венгрии, поднимаются Токайские горы. На севере у нас синеют горы с виноградниками, а внизу колышутся поля кукурузы.
Вид на словацкий город Кошице, 1931 год. Fotoarchiv Československé tiskové kanceláře. Praha, Česká republika
Добираемся до венгерской границы, за которой на склонах вулканических гор лежит живописное Словенске Нове Место. Почва здесь горячая. Мы проезжаем мимо множества руин замков на близких и дальних холмах, многие из которых были возведены или разрушены Братиками.
Въезжаем в Чоп, откуда идёт ответвление в Ужгород и к Ужоцкому перевалу, откуда тоже можно начать путешествие через Подкарпатскую Русь. Но мы отправляемся в путь только с перевала Бескид, откуда продолжаем движение по равнине, разделённой реками и болотами.
Железнодорожный вокзал в городке Чоп. Открытка 1926 года. Архив Михаила Марковича
Пейзаж вокруг пустынный, здесь ничего не растёт, кроме кочек травы, где время от времени пасутся чёрные буйволы. Люди прячутся в тени от жары. Иногда над степью лениво пролетает аист.
Доезжаем до Батёва — пересадочной станции перед Мукачево. Пассажирский поезд до Мукачево переполнен. Так же, как изменился ландшафт, изменились и пассажиры. Теперь мы в меньшинстве, вокруг нас звучит смесь языков — венгерский, немецкий, жаргон, русинский (украинский), иногда словацкий и чешский. Представители избранного народа составляют большинство.
Железнодорожный вокзал в селе Батево. Открытка начала ХХ века. Архив Михаила Марковича
Разнообразные типажи: богатый старый еврей с бородой, белой как снег и длинной до пояса, рядом с запущенным и грязным батраком; пассажир в современном костюме рядом с ортодоксальным евреем в традиционном одеянии. Возле них — местные женщины с бельём, которое служит им уже не первый сезон, и рабочие в ботинках или босиком.
Несколько студентов немного фальшиво поют грустные песни, им помогает своим визгом маленький еврей с густыми пейсами. Пёстрая смесь.
На вокзале в Мукачево всё движется к поезду. У нас есть час, поэтому решаем осмотреть город. Из 21 000 жителей большинство здесь составляют евреи. Это не только торговцы — они занимаются всеми видами деятельности, включая самые тяжёлые работы. Они и ремесленники, и грузчики, и лесорубы, и сельскохозяйственные рабочие. Местное население полностью растворилось среди них.
На главной площади Мукачева, 1927 год. Фото Богумил Вавроушек. Fotoarchiv Akademie věd ČR. Praha, Česká republika
Город имеет деревенский вид. Небольшие домики с витринами выходят прямо на улицу, лишь несколько двухэтажных зданий, преимущественно новых. Здесь живут около 4000 наших людей. Мы видим новые строения, очевидно, это государственные и жилые дома.
Мы спрашиваем нашего проводника – переселенца из Пршерова, как ему здесь живётся. Он говорит, что единственное спасение от скуки в этих краях – общественная жизнь. Мы осматриваем главную площадь, которая не отличается от остальной части города, и возвращаемся на вокзал.
Садимся в вагон и, проезжая по долинам Латорицы и Вичи, достигаем пункта нашего назначения – Воловца – после 21-часового путешествия поездом.
Железнодорожный вокзал в городке Чоп. Открытка 1926 года. Архив Михаила Марковича
Воловец
Село расположено среди гор под перевалом Бескид, почти на польской границе. В единственной гостинице в этой местности есть ночлежка отделения Клуба чехословацких туристов в Мукачево. Мы приехали как раз в день православного праздника и имели возможность увидеть русинские (русiny — древнее название украинцев) народные костюмы и обычаи. В костюмах преобладают чёрный и красный цвета, вышивки относительно мало — лишь несколько простых крестиков на рукавах. В качестве украшения женщины носят на шее ленту из стеклянных бусин. Мужчины ходят в шерстяных штанах и постолах. На ногах — толстые шерстяные носки, которые покрывают нижнюю часть штанов.
Мужчины и парни в посёлке Воловец. Открытка 1920-х годов. Архив Михаила Марковича
Женщины и девушки в посёлке Воловец. Открытка 1920-х годов. Архив Михаила Марковича
В корчме шли танцы под примитивную музыку. Скрипка, цимбалы и какой-то небольшой бас, меньше нашей виолончели, составляли весь оркестр, который без перерыва играл один и тот же чардаш. Скрипка вела мелодию: несколько нот повторялись бесконечно с вечера до утра, и казалось, что скрипач больше ничего не умеет. Время от времени музыка затихала, тогда кто-то из танцоров выкрикивал пару слов простой песни, притопывал ногой – и снова слышались лишь музыка и шорох постолов.
«Троїсті музики»: скрипка, басы та цимбалы. Конец 1930-х годов. Фото Яноша Манга, Museum-digital
Посреди комнаты несколько пар танцуют чардаш. В одном углу стоят он и она, лицом друг к другу, кружатся и подпрыгивают на месте, а затем — восклицают, хватаются руками за шеи и начинают бешено вращаться: останавливаются и снова крутятся в обратную сторону. Как только они вдоволь накрутятся, опять подпрыгивают на месте. В центре зала две пары танцуют вместе. Держатся за шеи и стоят на месте, покачиваясь. Затем старший из танцоров, видимо, ведущий, выкрикивает что-то, и все начинают вращаться влево, пока не темнеет в глазах. Юбки развеваются, девушки будто не касаются ногами пола. Вдруг — крик, и круг останавливается. Танцоры притопывают ногами — и снова круг крутится в обратную сторону. Потом снова остановка, вращения на месте — и так полчаса под одну и ту же однообразную музыку.
Во время перерыва выпивают пару бокалов вина или водки и вновь пускаются в танец, который становится всё безумнее. Неудивительно, что танцоры разогреваются так, что им приходится выходить на свежий воздух, чтобы остыть.
Иногда начинается хоровод, похожий на южнославянский танец: несколько танцоров образуют круг и начинают вращаться вправо и влево, приглашая новых участников, пока не танцует вся корчма. Но любимым танцем всё же остаётся чардаш, который они снова и снова повторяют. Настроение накаляется, движения становятся всё более раскованными. В таком состоянии легко доходит до драк, в которых ножи в руках разгорячённых танцоров превращаются в опасное оружие, а человеческая жизнь здесь ценится не слишком высоко. Можно увидеть человека в его первобытном, примитивном состоянии. Возможно, именно так их предки танцевали, когда посвящали пляски своим языческим богам.
Мы идём спать, но в ушах, как назойливый шмель, звенит однообразная мелодия, которая в итоге убаюкивает нас.
Полонина Боржава
Утром мы отправились к дому Клуба чехословацких туристов на полонине Боржава — пока что единственному туристическому приюту на Подкарпатской Руси. Сначала дорога шла через село, затем через долину и вверх по склону холма, через лес с пологим подъёмом, около двух часов. Солнце припекало, рюкзаки давили, и мы, вспотевшие и запыхавшиеся, поднимались всё выше. Даже обилие малины и земляники вдоль дороги не соблазняло нас — только если какая-то ветка слишком близко склонялась к тропе, мы срывали несколько ягод.
Дом раньше стоял под Великим Верхом, на 200 метров выше, но из-за проблем с водой его перенесли на нынешнее место, под гору Плай. Поскольку он был закрыт, мы зашли в государственную молочную ферму, что находилась в 15 минутах ходьбы. Молодой управляющий — «пан мастер» — любезно предложил нам приют.
Дом Клуба чехословацких туристов на полонине Боржава под горой Плай. Открытка 1920-х годов. Архив Михаила Марковича
Молочная ферма фактически является практической базой хозяйственной и молочной школы, где мастер принимает несколько молодых людей на практический курс, обучая их перерабатывать молоко в сыр. Затем сыр отправляют на центральную станцию при школе для дальнейшей обработки.
В молочной ферме мы оставили рюкзаки и отправились к самой высокой вершине полонины Боржава — горе Стий (1679 м). На склоне Плая, над молочной фермой, мы обнаружили остатки окопов времен мировой войны. Хребет гор безлесный, покрыт травой, которой пасутся стада скота. Местные жители на полонинах разводят быков, телок, лошадей и овец. Доячих коров, кроме как в государственных молочных фермах, там нет. Быки находятся на полонинах до осени, затем их продают на мясо. Лошадей летом не используют, только зимой — для перевозки древесины к воде. Овец на полонинах относительно мало. Даже неспециалисту видно, что при лучшем хозяйствовании полонины могли бы прокормить значительно больше скота, чем сейчас.
Чешские туристы возле клуба. открытка 1920-х годов. Архив Михаила Марковича
Прогулянка полонинським хребтом дає багато можливостей для огляду сусідніх полонин й прикордонних хребтів. Стій височить над залісненими долинами і з нього видно аж до Сваляви та Мукачева, на полонину Красну та Свидовець, куди далі веде наш шлях. Ми довго затрималися на вершині, милуючись зеленою красою лісів, потоками, що спадають із улоговин у долини. На зворотному шляху зупинилися в одній із западин, скупалися й насолодилися чудовим природним душем.
Самая высокая вершина массива Полонина Боржава — гора Стий (1681 м), 1920-е годы. Архив Михаила Марковича
В молочной ферме мы выпили много вкусного молока. На ночь пошли в домик, где к тому времени уже появился сторож. Вскоре мы легли спать, чтобы на следующий день быть в хорошей форме, ведь нас ждала дорога через всю полонину Боржаву до Воловца.
Хребет полонины Боржава
Холодное утро разбудило нас в домике на Плае. Быстро приготовили завтрак и, освежившись холодной водой из замечательного источника над домом, отправились в путь. Солнце уже освещало противоположные вершины своими утренними лучами, в которых роса переливалась радужными цветами на траве. Мы набрали воды в бутылки и начали подъём на Плай.
На полонине уже было многолюдно. Пастухи выгоняли стада лошадей и крупного рогатого скота. Маленькие, но крепкие лошади весело бегали перед нами, молодые и упитанные волы паслись на пастбище. С-за холма белая овчарка, как добрый охранник своего стада, лаяла на нас.
Стадо коней на полонине Боржава, 1934 год. Фото Зденка Фейфара. Архив Михаила Марковича
Пастух и чешский турист на горной долине Боржава, 1934 год. Фото Зденка Фейфара. Архив Михаила Марковича
Сначала мы шли по той же дороге, что и вчера – к Стою. Однако на Большом Верху свернули на юго-восток по главному хребту горной долины Боржава. Путь хороший, хоть и приходится подниматься на многочисленные холмы и снова спускаться в седло. Однако перепады высот незначительны, поэтому дорога не была тяжелой.
Погода нам способствовала – солнце палило даже слишком, поэтому небольшой родничок с холодной водой под Жид-Магурой (вершина в Карпатах в полонинском массиве Боржава) стал нам очень кстати. Пейзаж по сторонам был необыкновенный.
Через четыре часа ходьбы мы постепенно начали спуск в низшие долины, но все равно держались на высоте более 1100 метров. Здесь мы встретили больше местных жителей, работавших на лугах. Мужчины на затененных склонах косили траву, еще покрытую росой, женщины в белых рубашках разбрасывали покосы или складывали уже сухое сено.
Чешские путешественники на горной долине Боржава, 1934 год. Фото Зденка Фейфара. Архив Михаила Марковича
На краю поляны горело несколько деревьев. Это было особенное зрелище – видеть, как ветвями дерева медленно расползаются языки пламени. Дрова там ценятся настолько мало, что старые деревья даже не рубят, а просто поджигают, чтобы освободить землю под новый луг.
Порой так ведется и хозяйство. Подожгут кусок леса, а затем на пепелище устраивают поле, на котором выращивают бедненький овес или картофель, пока земля полностью не истощится. Тогда поле оставляют зарастать зарослями, которые впоследствии снова поджигают – и таким образом удобряют землю. Конечно, урожай на такой земле никогда не бывает щедрым.
Полями мы дошли до седловины Прислеп, откуда стали спускаться в село Тюшка. Перед селом мы разбили лагерь, приготовили обед, постирали одежду и скупались.
Церковь и колокольня в деревне Тюшка, начало 1920-х годов. Фото Рудольфа Гулки. Speciálne zbierky Slovanskej knihovny. Великобритания
Село спрятано в узкой долине небольшого ручья. На верхнем конце села даже нет дороги – только тропы соединяют отдельные хижины. Домики убогие: в маленьких сенях с глиняным полом обустроено место для костра, над которым на треногах висят котелки. Дымоходов на крышах нет – дым идет на чердак, а потом выходит через щели в кровле.
Единственная жилая комната с маленькими окошками, которые остаются закрытыми даже в жаркое лето, служит домом для всей многочисленной семьи. Рядом с входом в сени сразу же вход в хлев. Многие домики имеют искривленные стропила – кажется, что они держатся на честном слове. Бедное жилье и бедные люди. Только у священника и еврея-корчмаря лучшие жилища.
Мы пошли по селу вдоль потока к дороге. Перед одной избушкой сидела старушка и пряла лен. На подворье она повесила тряпку, в одной руке держала веретено, а другой вытаскивала нить из клубка льна, которую наматывала на веретено. Они вообще не знают, что такое прядка, и если и слышали о ней, то считают это большим изобретением.
Женщины за прядением на Закарпатской Верховине, 1920 – 1930-е годы. Архив Михаила Марковича
Пройдя по селам, мы добрались до реки Река, которую перешли по гладким камням, а дальше вдоль ее берега дошли до городка Волово.
Воловое
Волов – районный городок со службами государственной администрации, школой, финансовой инспекцией и жандармерией. Ближайшая железнодорожная станция – в Хусте в 45 км, а до основной трассы – 60 километров. Поселок имеет одну длинную улицу вдоль дороги, с одной стороны которой проложен деревянный тротуар.
Улица в поселке Воловое (ныне Межгорье) с деревянным тротуаром. Открытка 1920-х годов. Архив Михаила Марковича
Население в значительной степени состоит из евреев, магазины и мастерские которых расположены вплоть до самой дороги. Мы нашли там чешский ресторан г-на Штурсы – примерно посередине городка напротив синагоги. Хорошо и недорого поели, выпили чудесное пиво и приятно посидели в чистой комнате. Впрочем, сидели мы недолго, после девятичасовой ходьбы с набитыми рюкзаками мы чувствовали усталость.
Синагога (справа) в поселке Волово (ныне Межгорье). Открытка 1920-х годов. Архив Михаила Марковича
Ночлег в чистых комнатах, которые сдает господин Штурса, со свежим постельным бельем, был намного лучше, чем мы ожидали в Подкарпатской Руси. Утром нам тяжело вставало в путешествие по долине под горной долиной Красна до Немецкой Мокрой.
Долиной из Волового до Брустур
На следующий день началось наше путешествие по долине. В конце Волового мы свернули с дороги в долину потока Прогудня. Недалеко от городка цыгане обустроили примитивный кирпичный завод, где изготовляли неотапливаемую черепицу.
Дорога долиной была малоинтересна. Через два часа мы свернули с дороги, которая поднималась вверх серпантином, и дальше пошли вдоль потока, минуя несколько хижин, пока не добрались седловины над Синевиром.
На седловине нам открылся невероятный вид на долину реки Теребля, село Синевир и соседние села.
Туристы над селом Синевир, 1937 год. Фото Терека Дьенгивера, Fortepan
Синевир – это прекрасная отправная точка для походов в живописные долины, простирающиеся до польской границы, где в диких зарослях спрятаны «клявзы». Клявзы – горные водохранилища на реках, своеобразные маленькие долинные дамбы, в которых вода удерживается летом, когда подкарпатские реки маловодны.
На Подкарпатье именно реки являются основным путем для транспортировки древесины из лесов. В зимний период лесорубы тянут огромные бревна лошадьми к рекам, а весной из этих бревен составляют плоты.
Когда плоты готовы, шлюзы кляуз открывают, и вода с бешеным грохотом мчится вниз. Плотогоны спускают плот по плоту и сплавляют их по течению. Это тяжелая, опасная работа, и многие люди погибают, когда плоты мчатся вниз по реке с большой скоростью. Горе тому плоту, ударяющемуся о препятствие и рассыпающемуся на волнах. Он не только разбивается, но и становится страшным препятствием для других плотов. Образуется пробка, плоты врезаются друг в друга. Таким образом, наносится большой ущерб лесному хозяйству, а нередко случается и гибель людей.
Клявза Озеро на Черной Реке недалеко от Синевира, 1929 год. Фото Богумила Вавроушека. Fotoarchiv Akademie věd ČR. Великобритания
После переворота в Ясине погибли 29 человек, когда лесная администрация не располагала опытными бокорашами, и их работу выполняли молодые, неподготовленные люди.
С клявз спускают воду по определенному плану так, чтобы поднять уровень воды в основном русле реки, чтобы плоты могли плыть далеко до равнин, где их либо загружают на вагоны, либо сплавляют через границу в Венгрию.
Клявзы являются опорными точками для туризма на Подкарпатской Руси, поскольку их охранники охотно предоставляют ночлег и угощение. Часто поблизости есть и лесничество, где туриста всегда радостно принимают в качестве желанного гостя, приносящего приятное разнообразие в повседневную жизнь.
Плоты в ожидании бокорашей. Река Теребля в Межгорье, 1920-е гг. Великобритания
Так и мы хотели через долину Синевира и Колочавы добраться до клявзы Озеро под полониной Красной. Поэтому нам пришлось быстро проститься с великолепным видом из Прислопа, где православный крест смотрел на две прекрасные долины.
Мы спустились в Синевир, освежившись дорогой водой из источника, вытекающего прямо из скалы.
От Синевира до Брустур
Синевир, к которому мы спустились с Прислопа, – небольшой поселок, похожий на Волово, но гораздо меньше. Вид тот же – убогие русинские и еврейские избушки, среди которых лишь несколько лучших домов. Именно здесь мы впервые увидели интересный еврейский религиозный обычай. Вдоль дороги перед Синевиром с обеих сторон стоят высокие деревянные столбы, похожие на наши хмелевые шесты, между которыми над дорогой натянута проволока.
На улице в селе Синевир. Открытка 1920-х годов. Архив Михаила Марковича
Религиозные предписания запрещают евреям торговать в открытых местах, поэтому они символически отгораживают проволокой территорию. Им этого достаточно и, вероятно, их Богу тоже. Где-то мы видели такие провода и перед хатами – очевидно, весь поселок не был отгорожен, поэтому каждый обустраивал себе забор сам.
Мы быстро покинули Синевир, где нашли несколько интересных типажей – я сфотографировал старенького дедушку, которому было 87 лет, с трубкой во рту. Тамошние женщины тоже курят, но перед фотоаппаратом каждая быстро прячет свою трубку.
Женщина с трубкой на Воловской (ныне Межгорской) Верховине, 1929 год. Фрагмент фото Вацлава Фабиана. Sbírka Национального музея. Великобритания
Дорога вела нас по долине через пять сел с одинаковым названием – Колочава (Вишня, Нижняя и т. д.). На краю первой Колочавы наше внимание привлек особый равномерный стучок, доносившийся из маленькой хижины у потока. Вода из потока была направлена желобом к водяному колесу, поднимавшему два больших деревянных бруса, похожих на молоты.
Под этими брусьями в крепкой изгороди из колков переворачивались шерстяные гуны, по которым молоты били непрерывно. Мы поняли, что это действовало валило (деревянная дежа, в которую с большой силой падает поток воды), иногда такие еще можно найти в Бескидах. Шерстяные покрывала сначала ткут как широкие полотна с желаемым цветом и узором. Затем их бросают в вал, где они сбиваются до такой степени, что структура плетения становится почти незаметной.
В Колочаве мы впервые увидели деревянный храм – церковь. Это интересное сооружение с красивой деревянной ломаной крышей и колокольней немного в стороне. В следующей Колочаве мы также увидели такую же церковь.
Церковь в селе Колочава-Горб. Открытка 1920-х годов. Архив Михаила Марковича
Долина реки Теребля была значительно живописнее утренней дороги с Волового. С обеих сторон возвышались горы: на севере – Негровец и островерхая Стримба, где водятся большие медведи, – обе вершины более 1700 метров высотой.
На юге – низшие вершины – Тапеш и горная долина Красная, которая в лучах заходящего солнца действительно светилась красным. В конце Колочавы, в Нижнем Колочаве, река Теребля поворачивает к югу и течет параллельно реке, протекающей через Волово.
В одном месте обе реки разделяет всего несколько сот метров горного хребта. Поскольку Теребля лежит на 200 метров выше Реки, возник проект строительства там большой электростанции. Это был бы значительный экономический прорыв для этого бедного края, удаленного от всех путей сообщения и источников существования.
Мы свернули с главной дороги и двинулись против течения одного из притоков к клязе Озеро, где в лесничестве надеялись найти ночлег. Конец дороги мы преодолели в темноте, но нас приветливо встретила лесничая и угостила вкусным молоком. Она многое рассказала о жизни в лесничестве и окрестных селах, о борьбе с дикими животными и негостеприимной природой.
Клявза Озеро на реке Озерянке (Черной Реке) недалеко от Синевира, 1924 год. Фото Йозефа Провозника. Sbirka Poštovného muzea Slovenské pošty. Великобритания
Утреннее пробуждение не было приятным – дождливо. Мы дольше полежали, приготовили завтрак и ждали, пока дождь прекратится. Когда он немного утих, решили не сходить на Красную долину, а идти по долине в Брустур.
Мы пересекли перевал, где туманы из долины переваливали через хребет, и дошли до потока, впадавшего в реку Мокрянка. Дорога вела нас к Немецкой Мокрой, интересной деревне немецких колонистов, переселенных сюда еще во времена Марии-Терезии.
Село поразило нас своим видом. Ряд новых просторных деревянных домов тянется вдоль дороги. Старые дома тоже чистые, окна вымыты, ставни окрашены белым, дворы ухожены, в окнах цветы и шторы – все сияет чистотой и порядком.
На улице в деревне немецких колонистов – Немецкая Мокрая, 1930-е годы. Архив Михаила Марковича
Местные сохранили свой язык и обычаи и поддерживают традиции, которые привезли из Ишлю (город в Австрии), откуда они переселились.
Мужчины работают в лесу и сплавляют бокора, часто находясь вдали от дома в течение многих дней. Женщины занимаются хозяйством. На долинах девушки-пастушки приветливо встречают путников и готовы оказать любую помощь.
Нас несколько раз приглашали на горную долину – даже маленький мальчик сказал, что там есть красивые девушки, и что нам стоит туда пойти. Но мы решили остаться в местном кабаке, где смаковали замечательные свежие колбасы.
Когда дождь немного утих, мы направились к Русской Мокрой. Там немецкие колонисты уже перемешаны с местными, но их дома все еще заметно отличаются от бедных домов автохтонов.
Люди возле магазина и церкви в деревне Русская Мокрая, 1927 год. Фото Богумила Вавроушека. Fotoarchiv Akademie věd ČR. Великобритания
Далее долина Мокрянки сужается, и скалы по обе стороны сжимают реку в дикие пороги. Сплав леса здесь – очень опасное дело.
За ущельем долина снова расширяется. Мокронка сливается с рекой Терешилкой. Под слиянием рек расположена деревня Усть-Черная, где также обитают колонисты.
В поселении мы случайно обнаружили немецкого сапожника, который зашил подошву одному из членов нашей группы. Это была суббота, и еврейские ремесленники не работали бы даже за золотые монеты. В еврейском магазине в субботу могут покупать только те, у кого есть небольшие деньги, и они должны положить их на прилавок. Сам торговец даже не касается денег в субботу.
На улице в деревне Усть-Черная, 1934 год. Фото Фрица Мюллера. Deutsche Fotothek. Dresden, Deutschland
Синевир и Усть-Чорна – отличные базы для походов в окрестные горы и глубокие долины.
Мы спешили долиной Терешилки, которая во время последнего наводнения показала свою силу – уничтожила несколько гатей и чуть не затопила Брустуры. Ее долина очень красива: по обеим берегам растут дремучие леса с вековыми деревьями-великанами. На ее притоках также есть несколько клявз, поэтому течение регулируется в опасных местах. Чуть выше Усть-Черной такая дорога для прохождения плотов выложена из огромных бревен в месте, где до урегулирования было ощутимо влияние нескольких крупных паводков.
Опасная для сплава бокоров излучина на реке возле села Усть-Черная, 1922 год. Фото Богумила Вавроушека.
Перед вечером мы дошли до Брустур, где встретили группу еврейских старейшин в религиозной одежде с меховыми шапками. Они шли из синагоги и в своей религиозной одежде со странными одеялами походили на пришествие из другого мира. На окраине Брустур мы свернули в долину потока Яблонец и направились по берегу к роще, где нас уже ждали. Любезные работники лесной администрации Брустур заранее зарезервировали нам по телефону ночлег и еду.
Евреи в Подкарпатской Руси (Закарпатье) в 1920-х годах.
У корчмы в селе Брюстуры, 1934 год. Фото Фрица Мюллера. Deutsche Fotothek. Dresden, Deutschland
Перед вечером мы осмотрели плоты, готовые к сплаву. У каждого из них был объем 50 кубических метров, а на лучшей воде – даже все 80. Трое мужчин должны удержать эту массу в бурной реке. Безусловно, они заслуживают своего заработка.
На следующий день нам предстояло пройти длинный маршрут через хребет Свидовца, поэтому мы рано легли спать на своих примитивных кроватях – на сене, расстеленном в амбаре.
Перед сплавом плотов из клявзы в деревне Усть-Черная, 1920-е годы. Фото Ержи Крала. Sbírka Национального музея. Великобритания
Нагорье Свидовца
На пятое утро нашего путешествия по Подкарпатью, на берегу Яблонецкого потока, черные тучи и молнии не предвещали нам хорошую погоду. Однако, не было выбора, — мы должны идти вперед, — нас ждало путешествие по хребтам и долинам Свидовецкого горного массива. За один день преодолеть весь массив до Ясини было невозможно, так что мы должны были найти на хребте какое-нибудь укрытие для ночевки. Правда, учитывая предыдущий опыт с чистотой у местных жителей, мы не очень хотели ночевать в овцеводческой хижине. Поэтому с искренней радостью восприняли известие, что под горным хребтом Подпула находится новый, хотя и незавершенный, но совсем пустой дом, который мог обеспечить такое необходимое убежище. Мы направились туда.
Тропа в лесу, ведущая на горный хребет Свидовец, 1920-е годы. Фото Ержи Крала. Sbírka Национального музея. Великобритания
Путь вел по долине, оживленной хатами русинов – преимущественно лесорубов. Яблонецкая клявза, в мутной воде которой отражались крутые склоны, покрытые «тропической» зеленью, мы обошли узкой тропинкой и продолжили движение разрушенной дорогой, пересекающейся с горным потоком. Дальше за клязой, где уже совсем не ожидали найти никаких следов жизни, мы наткнулись на несколько избушек. За последней мы начали подъем вверх. Тропа, разбитая копытами овец и лошадей, вела сквозь пралес, где огромные деревья, обвитые лианами, лежали поперек дороги. Это свидетельствовало о том, что сюда было очень тяжело добраться. После продолжительного подъема мы вышли на горную долину, где у источника сварили долгожданный обед. После отдыха отправились искать дом, о котором нам рассказали пастухи, которых мы угостили несколькими конфетами.
Окопы и колючая проволока времен ПСВ в горах Раховщины. Открытка 1920-х годов. Архив Михаила Марковича
На вершине Подпулы мы увидели остатки окопов, свидетельствующих о том, что здесь проходила война. С вершины открывался великолепный вид на просторы хребтов – пожалуй, самых больших в Подкарпатской Руси. Полонины тянулись далеко во все стороны, облака образовывали на них тени, медленно передвигавшиеся по долинам и лесам. Лучи заходящего солнца позолотили горизонт и придавали особый оттенок зеленым склонам и синим далеким лесам. Не хотелось покидать эту красоту, но неопределенность с ночевкой заставила нас спуститься вниз в долину, где мы увидели крышу какого-нибудь здания.
Туристический дом в горах Раховщины, 1935 год. Фото Шермана Силарда, Fortepan
Это действительно была пустая только что построенная хижина. На чердаке мы устроили себе жесткую кровать из еловых веток, а после ужина быстро легли спать. Ночь была прохладная, и до утра нас всех сильно трясло от холода, несмотря на то, что мы тесно прижались друг к другу, как селедка в банке. Рано утром мы встали, выпили чаю и пошли дальше хребтом Свидовецкого массива к Ясини.
Вид на гору Близнец (на заднем плане). Открытка 1939 года. Архив Михаила Марковича
Путешествие вознаградило нас за «плохую ночь». Хребет горной долины тянулся на высоте более 1600 м, а некоторые вершины достигали 1700 м и более. Тропа вела то вниз, то вверх, переходя с одного хребта на другой, открывая новые виды. С обеих сторон – невероятные виды на низины, где можно было легко увидеть следы бывших ледников – морены (скопление обломочного материала, перенесенного и отложенного ледниками) перекрывали склоны, а на дне долин сверкали маленькие озерца. Со многих вершин открывались виды на бескрайние леса, простиравшиеся на десятки километров вплоть до равнин вдоль Тисы. Это настоящее царство деревьев.
Свидовец. Пейзажи на леса и салаш пастухов, 1920-е годы. Фото Ержи Крала. Sbírka Национального музея. Великобритания
Полонины были оживлены стадами коней, волов и овец. В долинах у воды мы заметили большие хлева для скота, которые издали выглядели как маленькие деревни. И все же мы шли через места, где была трава, которую не выпас скот.
Нашим желанием был подъем на вершину Близницы (1883 г.), образованную двумя кривыми верхушками прижавшихся друг к другу гор, действительно как близнецы. Однако на Стоге нас застал ливень, заставивший искать ближайшую дорогу к хижине пастухов. Дожди на горных долинах проливные и длительные. Неожиданно над одним из холмов появилось облако, быстро обернувшееся на дождливый занавес, и уже через минуту мы промокли до нитки. В конце концов, по болотистой тропе мы добрались до салаша (колыбы и овчарни в горах, где живут и занимаются изготовлением сыра пастухи), где переждали ливень. Подниматься на гору нам больше не хотелось, поэтому мы двинулись дальше.
Вид на гору Близница (на заднем плане), 1934 год. Фото Вальтера Мёбиуса. Deutsche Fotothek. Dresden, Deutschland
Салаш – колыбы и овчарни – на горном массиве Свидовец, 1920-е годы. Фото Ержи Крала. Sbírka Национального музея. Великобритания
Путь был тяжелый – скользкое болото, в котором корни деревьев становились ненадежной опорой. И когда на нас обрушилась новая буря, мы укрылись под деревьями. Но после того, как молния попала в одно из деревьев и оно загорелось, мы решили, что лучше идти под дождем, от которого деревья нас уже не очень и защищали. Дорога была все такой же, только местами каменистой, а в других местах – болотистой и мокрой. Наконец мы вышли из леса и увидели хребет, который тянулся к Ясине. Дорога вела мимо хат, очень похожих на наши грецкие. Однако в этот раз они были гуцульскими.
Гуцулки возле хаты-гражди в окрестностях поселка Ясиня, начало 1920-х годов. Фото Амалии Кожминовой.
В одном из домов часть нашей группы скрылась от дождя и стала свидетелями танца девушек, также скрывшихся от непогоды. Одна из них играла на дрымбе простую мелодию, задавая себе такт, притопывая босой ногой, а остальные девушки танцевали карпатский чардаш, известный нам еще из Воловца: оборот вправо, остановка и оборот влево, покачивание на месте и снова оборот. Мелодия, создаваемая дрымбой, была точно такой же, как в Воловце.
Спускаясь к Ясини, мы увидели дома гуцулов, разбросанные по склонам над поселком. По дороге нам попадались мужчины и женщины в красочных нарядах: женщины в юбках из двух частей, в созданных вручную рубашках, с красивыми вышитыми рукавами, мужчины – в коротких брюках, зауженных на икрах и кептарях, украшенных кистями. Это были очень красивые люди, гораздо привлекательнее тех, кого мы видели раньше. Жаль только, что водка их так уничтожает.
Гуцулки и гуцулы в поселке Ясиня на мосту тридцатка. Открытка 1930-х годов. Архив Михаила Марковича
Ясиня производила то же впечатление, что и другие подкарпатские городки – одна длинная улица вдоль Тисы, с несколькими ответвлениями на запад и восток. Дома в большинстве своем невысокие. Новые, более импозантные, возводят только возле железнодорожного моста, на месте сгоревших во время большого весеннего пожара. Несколько приличных магазинов с чешскими названиями, ресторан и гуцульский хозяйственный кооператив свидетельствуют о медленной экономической независимости. Однако евреи все еще составляют в торговле большинство. Мы нашли ночлег в единственной гостинице и после плохого сна накануне спали, как убитые.
Отель Koruna в поселке Ясиня, 1936 год. Архив Михаила Марковича
Утром мы размышляли, стоит ли завершать свой маршрут и совершить подъем на Говерлу и Пип Иван. Поскольку погода совсем не проявляла к нам свою благосклонность, а мы и так уж сильно устали от путешествия, нашлось лишь двое отважных, оставшихся в Ясине, чтобы совершить поход на Говерлу (2059 м). Другие отправились в тысячекилометровую обратную дорогу. Быстрым поездом мы проехали по долине между Черногорой и Свидовцем мимо Рахова, сильно пострадавшего от нынешнего стихийного бедствия. Дальше мы пересекли румынскую территорию под охраной румынских штыков, увидели большое количество плотов на Тисе и, хотя бы из окна поезда, взглянули на виноградные склоны у Берегово.
Поселок Рахов в 1920-х годах. Открытка из архива Виктора Турока
Вскоре мы доехали до Батева, знакомой нам станции, откуда неделю назад мы отправлялись на Мукачево и Воловец.
Оттуда уже знакомые места напомнили нам о нашем первом путешествии. Вечером мы проезжали мимо Татр, над которыми сверкало, и из которых в облаках виднелись лишь контуры гор-великанов. Ночью под дождем мы проехали по долине Вес, а в восемь часов утра были уже в Праге.
Казалось, мы уже навсегда насытились Подкарпатьем, что нам хватит Большой Фатры и Низких Татр с их широкими горными лугами. Но чем больше удалялись от нашего путешествия, тем больше осознавали, что там было много прекрасного, что это особая земля со своими уникальными красотами. И мы не отказываемся от нового путешествия в восточную часть нашей республики – Подкарпатскую Русь.
Работа над этим материалом стала возможна благодаря проекту Fight for Facts, реализуемому при финансовой поддержке Федерального министерства экономического сотрудничества и развития Германии.