Михаил Сирохман: надо любить свою среду больше, чем доллары

Известный исследователь закарпатских деревянных церквей – ужгородский искусствовед Михаил Сирохман — рассказал Укринформу, как и почему мы утратили так много деревянных церквей, что делать, чтобы этот процесс пошел в обратном направлении – и почему на Закарпатье, в сравнении с другими регионами, они лучше сохранились.

О ТРЕХ ЗЛОСЧАСТНЫХ ФАКТОРАХ

 Разговор начинаем со своеобразного ликбеза. Михаил Сирохман рассказывает, что в целом по стране больше всего деревянных церквей зарегистрировано на Галичине, в Закарпатье их количественно меньше – есть сведения о 110 церквях, 60 из них можно считать старинными. В частности, именно на Закарпатье – в Колодном, что на Тячевщине, стоит один из древнейших деревянных храмов, посвященный св. Николаю, его сруб датируют 1470-м годом.

— Но преимущество Закарпатья в том, что среди этой сотни с лишним церквей такое многообразие стилей, которого нет возможности наблюдать ни в одном другом регионе страны, — акцентирует исследователь. – Выделяют всего пять основных архитектурных стилей, и еще несколько локальных. Вообще, должен сказать, что интересовался церквями не только на Закарпатье или в Карпатском регионе, а и по всей Украине, и в Европе, и даже в России. И должен сказать, – наша страна уникальна в плане деревянных церквей. Это идеальные архитектурные сооружения. Ни Норвегия, ни Польша, ни Франция, ни Россия – нигде дерево как материал настолько гармонично не раскрыто, как у нас.

— Это признанный факт? Или это вы просто из большой любви?

— Из любви, конечно, тоже, но это очевидно. И если вам нужны подписи всех стран-членов ООН под этим постулатом, то их конечно нет, — отшучивается исследователь. – Наши деревянные храмы — это наше ценнейшее культурное наследие. Кто их знает, тот меня понимает. И спорить не будет.

— За счет чего состоялся этот феномен украинской деревянной церкви?

— Здесь было царство дерева — все из дерева, издавна. Поэтому апогеем раскрытия этого материала стали храмы.

— Был такой период, когда украинские церкви активно сравнивали с японскими храмами…

— Это весьма интересная параллель, и она уместна. Хотя, в принципе, в мире все имеет свои параллели. Ярусность украинских и японских храмов — это чисто внешние совпадения, но они есть.

Но есть и отличия – в самих принципах построения: насколько простой угол сруба у нас — настолько сложный у японцев, часто даже непонятно, зачем они что-то там такое накрутили: это настолько не по-деревянному! И еще одно: украинские церкви – это правдивая архитектура: то, что ты видишь снаружи, то и внутри. Вот в Норвегии церкви извне строгие, рубленые – викинги! — а внутри неожиданно густая резьба, открытый зал, колонны. Хотя, казалось бы, внутри должно быть такое же сдержанное пространство, какая-то схожая аскеза — но нет. Это определенный диссонанс. В украинской церкви этого нет.

— Но ведь наверняка, у тех же французов или норвежцев мы можем поучиться, как эти идеальные церкви сохранять, не так ли?

— Согласен. Но между нами разница в том, что у них есть сильное государство, которое твердо стоит на том, что свое надо сохранять, что это – самое ценное, что есть и может быть. У нашего государства такой позиции долгое время не было, она только начинает зарождаться.

Вообще, есть три фактора, которые привели к такому плачевному состоянию, в котором оказались наши деревянные церкви и памятники в целом. Первое – это неучастие государства в деле сохранения своих исторических памятников. С другой стороны, у народа нет привычки выполнять законы. Потому и не хранят даже то, что охраняет закон. Вот церковь в селе Ужок, которое включено в список памятников ЮНЕСКО — туда приходят комиссии с ЮНЕСКО, а местные селяне им обструкцию устраивают, скандалят. Там шла речь о том, чтобы перекрыть колокольню гонтом — но селяне выступили против этого, зато в траве вокруг церкви положили цветную плитку. И что с этим делать? Делать с этим что-то должна власть. Ну, и есть еще один фактор – как раз на примере Ужка это хорошо прослеживается. Московский патриархат, который порой ведет враждебную деятельность против украинского народа, – в смысле сохранения наших памятников. А наша власть считает, что каждый, кто в рясе — это святой, и им отдают гектары под монастыри, уже их где-то шестьдесят на Закарпатье. Перекрыли памятник жестью — ну, не беда, так получилось, ну, что делать, пусть уже будет. Забрали старинные иконы из церкви — ну так получилось, это их, церковное. А это ведь не их — это наше, и никто не имеет права у нас его воровать.

О деятельности Московского патриархата следует сказать еще и то, что Закарпатье даже не успело заметить, как за последние годы было изменено архитектурное лицо области. Понастроено церквей какого-то странного типа, совершенно не присущего этой местности. Все в московском стиле. Но ведь есть украинская православная традиция.

— Это своеобразное мечение территории…

— Да, это навязывание и подтверждение мифа о том, что это, мол, их, то есть не русская, а российская земля.

— И это касается даже не строительства новых храмов — мы имеем прошлогодний скандал в Букивцево, когда поменяли на церкви баню – и она появилась в форме московской «цибульки».

— Ну, вообще есть такой тренд, что церкви со шпилями «неблагодатные», как говорят у них. Поэтому, надо их менять на «цибульки». А по Букивцево– это конечно промах, потому что если уж власть нашла деньги, надо проследить, как их используют. В ОГА все хорошо сделали: деньги выделили, мастера нашли, а получилось — в угоду Московской церкви. Там еще одна история была: из монастыря в Букивцево обращались к одному мастеру, который делает иконостасы. Оказалось, что тот резчик – греко-католик, и священники отменили заказ: сказали, что он осквернит иконостас своей работой.

Поэтому ситуация с деревянными церквями плохая, потому что есть совпадение трех факторов: у государства нет привычки сохранят памятники, у народа нет привычки выполнять законы и плюс — враждебная деятельность Московского патриархата.

ЕСЛИ БЫ ВЕТЕР ДУЛ В ДРУГУЮ СТОРОНУ — МЫ БЫ О КОСТРИНСКОЙ ЦЕРКВИ УЖЕ НЕ ГОВОРИЛИ

 — Каки критические точки сейчас на Закарпатье?

— Донимает и плитка в Ужке, шедевры, порытые жестью в Гусном, Сухом, Вышке…

— В Ужке объясняють, насколько мне известно, что это для нужд общины: двор вокруг храма заложили плиткой, чтобы болота не было…

— Ну, триста лет до этого времени не было болота, а тут вдруг возникло! Церковь стоит на пригорке, там вода хорошо стекает — откуда там болото?

Такая же ужасная ситуация в селе Кострино…

— Имеете в виду ту лестницу, построенную монахами?

— Они построили рядом с церковью монастырь, и тот крытый коридор. В московской традиции есть эти крытые коридоры, так называемые тамбуры — очевидно, там это вызвано погодой. У нас здесь такой необходимости не было — это просто глупость. Я поб этом говорил монахам — и они, когда им говоришь, кивают, на словах соглашаются, а потом ты уходишь, а они делают свое. Они и к самой церкви пристроили аппендикс — и когда поднялся шум (активисты собирали конференции по этому случаю — авт.), быстренько его разобрали. А потом был пожар, и тот деревянный монастырь сгорел — за семь метров от церкви, представьте! Если бы ветер дул в другую сторону, мы бы о Костринской церкви сейчас вообще не говорили. Да и, кажется, для местных это была бы благодать: они бы новую церковь построили, а не спорили с учеными. Словом, что касается Костринской церкви должны говорить, что там полностью нарушили охранную зону вокруг храма — причем, здесь речь идет о шедевре, визитной карточке закарпатской деревянной архитектуры. И это мы еще не знаем, что там внутри делается, какая судьба старинных икон. Это касается и Сухого, где есть древние иконы, и других сел. Словом, Великоберезнянский район в смысле сохранения деревянных церквей один из худших.

Хотя, если говорить в целом о Закарпатье, то на фоне других областей в плане покрытия жестью церквей мы еще выглядим неплохо. В сравнении с соседями на Львовщине (там масса деревянных церквей пошла под жесть), на Франковщине — это вообще катастрофа гуцульской церкви! Долина Черемоша, Верховинский, Косовский районы — там все наглухо зашито жестью, еще и по ней чеканки, дворы заасфальтированы или забетонированы. Причем не играет роли, православная община или греко-католическая.

— Почему Закарпатью повезло? Мода не дошла?

— Основные все безобразия с нашими церквями делались в 90-х годах — а потом областная власть заняла четкую позицию: деревянные церкви надо сохранять. И этот процесс разрушения приостановился. Причем, неважно, кто был губернатором. И Москаль, и Гаваши, и Балога — было понимание, что это надо сохранять. Как-то проникло в сознание. Появился слоган — что Закарпатье-это край деревянных церквей.

 В ЧЕМ РОСКОШЬ ГОНТОВОЙ КРЫШИ

— А вернуть назад нельзя?

— Конечно, можно. И закон на том стоит — и по закону можно заставить общины вернуть памятникам их первоначальный вид. Но здесь все упирается в известную политическую волю — где бы ее взять?

— Здесь, знаете столько проблем в государстве, вот точно “политической воли” не до того, чем сейчас перекрыты старинные закарпатские церкви…

— Знаете, проблемы — что съесть и во что одеться, были всегда и будут. А церковь есть, а потом раз — чьи-то неразумные действия, и ее уже нет. И уже нечего откладывать на завтра.

— Почему именно 90-е годы вы определяете как годы наибольшей угрозы для деревянных церквей?

— Хаос после распада Союза, религиозная свобода…

— А сейчас другая ситуация? Вот община видит, что крыша течет — чтобы починить ее, они должны брать разрешение, как им и чем перекрывать….

— Нет, надо просто взять запас гонта. Если ветром сорвало какую-то гонтинку — прибить ее на то место, и все. Роскошь гонтовой крыши в том, что его можно поправлять по полметра, по метру… Сколько надо. В Вышке (церковь на Березнянщине, которую покрыли жестью — авт.) гонтовое покрытие крыши было хорошее. Они просто хотели, “чтобы было красиво”. Ну, а в Данилово (одно из сел на Хустщине, где сохранились уникальные готические деревянные церкви — авт.) уже реставраторы так постаралась, что остатки древних росписей в святилище счистилы.

ЗОЛОТАЯ ЖЕСТЬ ЗАКРЫВАЕТ ГЛАЗА

— Когда приезжаете и говорите, мол, ребята, так нельзя делать — как реагуют?

— Нормально, но потом делают свое. Общинам, честно говоря, безразлично. Нет понимания — золотая жесть закрывает глаза. И она еще только идет! Скоро на ту старую серую жесть мы еще будем смотреть, как на благодать, она для нас будет выглядеть чуть ли не как аутентика. А у этой золотой жести какой-то противный вид такой, будто то золото полиэтиленом обтянули. На Львовщине уже и деревянные храмы пустили под эту золотую бляху, у нас пока деревянные ею еще не “благословились”.

И проблема в том, что когда область это понимает, имею в виду ценность старых деревянных церквей, то в районах — в основном безразличие. Хотя опыт подсказывает, что достаточно, чтобы в селе был один человек, который понимает эту проблему, — и церковь будет жить и будет защищена. Например, в селе на Хустщине — Сокирнице, там где эта четверка готических церквей, есть отец Мирослав. Он родом из Сокирницы. И он настолько глубоко этим проникся, что, кстати, редкость между священниками, что отец сам создал фонд и взялся перекрывать новым лемехом крышу на церкви в Сокирнице. Его энергии и задора хватило, правда, чтобы перекрыть крышу только над алтарным срубом, дальше он эти мытарства оставил. Это большая морока— найти деньги, потом мастера, потом материал, организовать это все…

Еще бы выделил село Ждениево (Воловецкий район) — есть там один такой житель, это председатель двадцатки, который решил, что новая церковь греко-католическая будет деревянной, в бойковском стиле. Построили шикарную церковь — модерновый вариант бойковского храма, но очень красиво сделано. Такую же красивую деревянную бойковскую церковь построили в Межгорье усилиями отца Василия Мандзюка. Или отец Владимир Проданец — в Раховском районе. Тоже проникся глубоким пониманием деревянных церквей. Он построил две деревянные церкви. Одна из них в Ужгороде, на старом кладбище. Это приближенная копия сожженной Нересницкой церкви, которая сгорела в селе в 2003 году, это была последняя деревянная церковь в долине реки Тересвы. Это строили мастера из Раховщины — сделали все там, а сюда перевезли и собрали. А в Лугах Проданец такую современную гуцульскую церковь поставил — вот просто готовый памятник. Да и Ужгородская эта церковь — тоже готовый памятник, возле нее надо только еще табличку поставить, объяснить все о ней.

— Весьма интересно. Особенно, если учесть постоянные разговоры о том, что нет сейчас мастеров, которые бы так строили…

— Мастера есть, но проблема с деревом — трудно найти подходящую древесину, да она сейчас не имеет той плотности, где-то нарушены эти биозасады наших лесов, это уже посадки, поэтому если раньше гонт выдерживал 30-40 лет, то сейчас — максимум 15 — и все, надо менять. Поэтому эти гонтини надо варить в олифе, покрывать консервантами. Ну, но есть мастера, и можно это все делать.

— То есть, аргумент, что, мол, нет мастеров, некому делать — совсем не аргумент?

— Абсолютно. Мастера появляются, когда есть работа. В Щербовке 80-летний дед Молдаван удивлялся, что ему теперь снова придется шингли тесать, чтобы церковь перекрывать. Говорил, что не верил, что еще когда-то такую работу будет делать. Но вот пришлось — тогда как раз у него заказывали те шингли для церкви в Гукливом, которую восстанавливали, и у деда так успешно пошли дела, что он повыдавал внучек замуж, устроил им свадьбу, и теперь один из зятьев продолжает это дело. Делает гонт.

А вообще, должна быть стратегия — вернуть закарпатским церквам их исторический облик, если мы говорим о туристическом развитии края. И это — мы сделали акцент выше — возможно. Необходимо только понимание, воля и деньги. Хотя из-за нашего отношения к природе, ландшафтная ценность нашего края постоянно падает.

 ЛУЧШЕ ВСЕГО СОХРАНИЛИСЬ ЦЕРКВИ НА МЕЖГОРЩИНЕ

— И тут еще должно быть понимание, что церковь имеет охранную зону памятника. То есть речь идет о том, чтобы не ставить бетонные заборы, строить лестницы, не закладывать плиткой землю вокруг храма. Относительно охранной зоны — это проблема большинства деревянных церквей. На Великоберезнянщине, например, сосредоточены шедевры так называемой бойковской архитектуры, но там ситуация с уничтожением аутентики — катастрофическая. Перекрывают тотально церковь жестью, а что там делается под той жестью — неизвестно: дерево преет, не дышит, распаляется летом под всем тем, влага не испаряется. А потом легко сказать: “Вон, у нас церковь сгнила, будем строить новую”.

Второй худший район — это Раховский. И это уже не просто перекрытия жестью, это разобранные церкви. Там существовал так называемый “среднегуцульский стиль” или гуцульская базилика — вытянутые церкви с очень простенькой башней, покрытой шатриком, они очень своеобразные. Из них осталась живой одна — в Лазещине. А было — в Костиливке, Водице, Билине, Черной Тисе, в Ростоках, в целом, до восьми храмов. Я застал тот процесс, когда их разбирали. Стандартная ситуация — ты разговариваешь со священником: будьте добры, сохраните, хотите новую — постройте рядом, а старая будет часовней.

— Послушали?

— Если бы! В ответ скажет “да-да”, еще и благословит тебя на дорогу, и перекрестит — а через год слышишь, что нет там той церкви: обмурували стенами новой, а старую снесли и сожгли. Так было в Кобылецкой Поляне в 1994 году. Там рядом со старой построили новую церковь — в полуметре от деревянной, так, что в нее можно было разве что боком заходить. Ее хотел забрать во Львовский музей народной архитектуры и быта, и мы здесь суетились — но церковь, в конце концов, разобрали, сложили в кучу, пришел священник, попел, покадив фимиамом, поджег и пепел закопали. Это называется — “похоронили церковь по древнему гуцульскому обычаю”. Это ложь несусветная. С тех пор я туда не езжу.

Свежий пример беспросветного варварства – это история с красивой гуцульской базиликой в селе Стебний. Как только нашелся меценат, который за свой счет собирался отреставрировать церковь, как поп сразу взялся за перестройку. Эту красавицу так исказили, что человек с нормальным вкусом будет бежать от такого сооружения.

Сильно пострадал Воловецкий район — там в верхнем течении Латорицы над очень своеобразными базиликовыит церквями издевались, кто как мог. Мало того, что перекрыли жестью, еще и срубы обшили паркетными досками, чтобы красиво было. А сейчас уже обшивают сайдингом (вагонкой — ред.)… Там удивительные ландшафты — церкви пели на тех горах, а теперь…

— Молчат…

— Или их заставляют замолчать. Закарпатье в смысле деревянной архитектуры уникально тем, что здесь чрезвычайное разнообразие форм. Основных — 5-6, а еще куча местных вариантов. Это мозаика. А хотят превратить все в каменные кремля под золотой жестью! Просто какое-то наплевательское отношение к собственной истории.

— А в плане сохранения своего наследия из районов Закарпатья вы бы отметили?

— В этом плане Межгорщина впереди, там больше всего и лучше всего сохранились церкви, всего около 30.

СГОРЕЛ ХЛЕВ — ПОЛИЦИЯ НАБЕЖИТ, А ЦЕРКОВЬ СГОРИТ — НЕТ НИКОМУ ДЕЛА

 — Вы сейчас деревянные церкви инспектируете?

— Последнее время — нет. Не хочется травмироваться — я же помню эти церкви красавицами. Вот хочется возвращаться в Уклин, на Свалявщине. Там микроцерквушка — но с нее сняли жесть и перекрыли заново гонтом.

— Что будет с церквями? Попросыпаются ли люди? Будут защищать? Будут восстанавливать?

— Увидим. Хорошо, что есть молодые люди, которые интересуются этими вещами — но это капля в море. Надо, чтобы власть к этому приобщалась. Секрет прост: надо быть патриотом страны, области, района, села — все. Надо любить свою среду больше, чем доллары. А здесь — сгорит какой-то хлев, так прокуратура приходит, следователи, опрашивают людей, эксперименты проводят. А сгорела церковь — ну, так получилось… Это церковные дела, мы туда не вмешиваемся.