Закарпатский Герой: «В плен я во второй раз не сдамся, лучше подорву себя»

Мужчина рассказал, как воевал на Востоке и как попал в плен. 

Я — обычный солдат. Родом из Закарпатья, но в Киеве живу уже в течении 20 лет. До войны я работал в "Эпицентре" продавцом. Когда начался захват Крыма, я обратился в военкомат, они меня записали и сказали: "Ждите — мы вам позвоним". Я ждал около трех месяцев, а в июне пошел записываться в Нацгвардию, но попал в батальон "Донбасс", — рассказывает боец в интервью изданию Цензор.НЕТ.

Я очень хорошо понимал, что иду на войну. Там все боятся, но потом привыкаешь к взрывам, к стрельбе. Больше всего помню момент очень сильной усталости, это было когда мы во второй раз заходили в Иловайск, 18-19 августа, тогда держали полгорода, а вторая половина была под сепарами. Нам нужно было переходить через железную дорогу, а они поставили пулеметные точки, и мы, как какие-то самоубийцы, пошли через пешеходный мост над железной дорогой, надо было прорываться дальше. Нас было 70 человек. Нам местные говорили, что там есть взвод чеченцев, примерно 30 человек, а сколько сепаров в целом — было неизвестно.

Мы тогда вели очень длительный и очень интенсивный бой, где-то около 4-5 часов без перерыва. Афганцы, которые были с нами, говорили, что они такого никогда не видели в Афганистане.

Нас начали брать в кольцо, мы начали отступать, потом выяснилось, что их было около 500-700 человек, они имели две "Ноны", а мы шли только с автоматами и пулеметами.

Когда возвращались назад, использовав почти весь боекомплект, по мосту идти было невозможно, потому что он был под интенсивным огнем, весь простреливался. Перебегали под ним, а железная дорога была очень широка. Мы установили автоматический режим на оружии, и передвигались от столба к столбу, отстреливаясь, чтобы сепары не могли поднимать головы. Я, когда перебежал дорогу, упал без сил. Ко мне подошла медсестра и спросила, все ли нормально, жив ли. Я сказал, что все нормально, просто отдыхаю. Потом все же поднялся. Когда мы приехали на свою базу, вошли к местным людям, а они как раз лепили лепешки и мне так захотелось есть. Я их попросил, так нагло, что хочу лепешку.Они, конечно, дали. За те два дня под Иловайском, я почти ничего не ел. Потому что в первый день, 18 числа, мы заехали в село Грабское, а там валялась куча мертвых сепаров, стоял такой "смрад", что есть было просто невозможно. А на второй день, когда пошли в наступление, было не до еды.

Иловайск, Многополье и Грабское — это был такой треугольник, который мы держали со всех сторон. А потом нам сказали, что дадут коридор, мы все в Многополье собрались и оттуда выходили через Красносельское, должны были дойти до Старобешево, но чуть отъехали — нас начали расстреливать. Наши ребята — для меня очень близкие люди, но есть человек, которого я могу называть отцом, он меня от смерти спас. Мы ехали на "Рено", когда начался обстрел, выскочили и стреляли в ответ. Вдруг остановился инкассаторский броневик, и ребята из него нас забрали к себе. По нему начали лупить пули и пробивать броню. Одна из пуль попала мне в висок. Я думал, что там ничего нет и она улетела, но улетел только сердечник, а оболочка пули залезла в кость и осталась там, вплоть до того момента, пока я не попал в госпиталь в Киеве. Висок сразу опух, кровь побежала, но я думал, что царапина и ничего такого. Машина остановилась и один солдат, Шаман, начал нас всех быстро вытягивать наружу, а нас было четверо. И только он нас вытащил, россияне с танка попали в эту машину. Этот Шаман, можно сказать, спас мою жизнь.

После этого один боец, позывной Полтава, предложил добраться до крайнего дома в деревне. Когда мы, отстреливаясь, попали в какой-то автобус и доехали до того дома, россияне объявили перемирие и вроде перестали стрелять, но один танк все равно простреливал территорию и попал в автобус с боекомплектом, к которому как раз подошел Полтава. Он погиб. Его родственники до сих пор не хотят верить, что его уже нет в живых.

В Красносельском мы продержались 36 часов. Надеялись, что нам дадут помощь, нас выведут, просили артиллерию отработать по врагу, давали им координаты, а они отвечали, что нет приказа. А мы сожгли много российской техники, захватили три БМД и один танк, но у нас было очень много раненых и мы не могли свободно передвигаться. Затем некоторые ребята из других батальонов начали сдаваться в плен. Кроме нас еще оставались ребята из кировоградского спецназа и по разведке человек 15. Они с Саур-Могилы к нам пробились, шли оттуда пешком.

Россияне сказали, чтобы мы им отдали тяжело раненых, и они их передадут Красному Кресту. Мы так и сделали, а потом они нас предупредили, если мы не сдадимся, они начнут наших раненых расстреливать. И нам пришлось сдаваться. Еще нам пообещали, даже дали слово офицера, что сепарам нас не передадут, но это обещание они не выполнили.

Мы были очень истощены, голодные. Нас отвезли километров за 10 от Красносельского, держали в поле. Мы собирали початки кукурузы и грызли их. Враги нам проверяли вены. Интересовались, под чем мы ходим в бой. Говорили: " вы что вообще без головы? Потому что это бессмысленно, когда 70 человек с автоматами идут штурмовать город".

Мы были готовы, что нас расстреляют, со всеми попрощались по телефону. Я жене позвонил и сказал, что, наверное, она меня больше никогда не увидит. А когда раненых отдавали, попросил одного из ребят передать мои вещи маме, если нас расстреляют.

Сначала всех завезли в Донецк, в общем нас было 110 человек. Некоторых держали на втором этаже донецкого СБУ, а наш батальон держали в подвале. Мы постоянно верили, что нас или поменяют, или осовободят. Там никто духом не падал. Когда сделали первый обмен, нас осталось примерно человек 90. Через полтора месяца 70 человек отправили в Иловайск на восстановление города. У нас были люди с различными строительными специальностями в батальоне. Мы там ремонтировали крыши, стеклили окна, латали все дыры, которые остались от снарядов.

Местные нам помогали, кто едой, кто одеждой, обувью. Почти каждый день на столбах в городе появлялись желто-голубые флаги, или черно-красные. Сепары закрашивали, а люди их снова рисовали. Поскольку среди местных есть партизаны, то часто была слышна стрельба. Там я увидел большую бетонную ограду, где было написано "Украина — это Донбасс". И никто на эту надпись уже не обращал внимание, махнули рукой. Был случай, когда на свадьбе навеселе вышла молодежь и начали кричать: "Слава Украине".

Но бывало и наоборот, когда местные кричали на нас: "Чего вы сюда пришли, что вы здесь забыли?" Мы, как военнопленные, не имели права пререкаться, но я не выдержал, вернулся и сказал: "А куда мы пришли? Мы пришли на свою землю, мы — в своей стране".

— Так получается, что вы в своем государстве — пленные?

— Получается, что так, — сказал я.

Но потом, в одиночку эти люди подходили ко мне и говорили: "Мы за вас!"

А вот когда они вместе собираются, то они все за "ДНР", за Россию.

Они просто боятся друг друга. Потому что друг друга могут сдать, как в старые советские времена. Их ведут и закрывают в тюрьму за поддержку Украинцев, за пропаганду.

Местные знают, что Иловайск разбомбила Россия, а не мы с автоматов. И они на самом деле за нас, но вместе они за Россию.

Жили мы в линейном отделении милиции, здание было обгоревшим, мы туда наносили пустых ящиков от снарядов, сверху положили ДСП и сделали себе лежаки. Какие-то продукты нам передавали сначала сепары, а потом наши волонтеры как-то договорились и поставляли нам еду. Два с половиной месяца я провел в Иловайске и полтора месяца в донецком СБУ. Понаходил там книги, которые они просто выбросили на помойку. Я учусь на юридическом факультете Национальной Академии Управления, поэтому там я прочитал много юридических книг, можно сказать, занялся самообразованием. Нашел книгу о голодоморе. Вообще, все книги, что я там понаходил, привез домой.

В плену я переболел воспалением легких, там где была пуля, образовалась болевая шишка, у левого глаза было 2 осколка, большой я вытащил руками, а маленький зарос.

Когда уже в Киеве обратился к хирургам, они разрезали и вытащили оболочку от пули. И тот маленький осколок у глаза тоже вырезали.

Нас освободили путем обмена 150 наших на 225 сепаров. Всех разделили на группы по 10 человек. Когда вышел из машины, посмотрел, что висит наш флаг, подумал, может это просто нас разыгрывают. Подошел к ребятам и говорю: "Слава Украине!", Они: "Героям Слава!" Попросил у друга, дай мне родным позвонить, когда увидел, что он достает телефон и протягивает мне, тогда поверил, что это наши. В плену и волонтеров держат, только за то, что они помогают украинцам. А я бы в плен больше не пошел ни за что, просто подорвал бы себя, потому что очень мне там не понравилось.

(Валерий отказался рассказывать более подробно о своем длительном пребывании в плену, боясь за жизнь своих друзей, с батальойна "Донбасс", которых до сих пор не освободили, — Ред.)

Когда нас привезли в Петривцы на осмотр, врач мне сказал, что у меня не вылечили пневмонию. Но в центральном госпитале МВД проверили и обнаружили, что это острый бронхит. Когда выпишусь, то сразу поеду к маме, потому что она не знала, что я на войну пошел, пока не увидела меня по телевизору. А после мамы поеду снова воевать.

Меня очень поразило на этой войне, что плачут мужчины, офицеры. Я никогда раньше такого не видел. А вот в Песках пришлось. Это было в июле. Нас с Донбасса немного было, как раз прорывали кольцо напротив донецкого аэропорта. Наши тогда это село освободили.

После боев я увидел, как плакал полковник над своими погибшими ребятами — я это никогда не забуду.

Мне бы очень хотелось спокойной жизни, где-то в Закарпатье, например. Я за грибами люблю ходить. Но, чтобы наступил мир, то надо закончить эту войну, надо победить агрессора. Я теперь стал добрее к людям, я очень люблю украинцев. Мне как-то форму выдали, а она большая на меня, не удобно. Я пошел в магазин, посмотрел на цены, нет у меня такой зарплаты, чтобы ее купить. Тогда я обратился к ребятам, а они меня и обули, и одели. Вот такие у нас люди.

Источник — Цензор.НЕТ